– Нет, спасибо. Мы с Джесс перекусили. Пойду лучше лягу спать. – Я прошла за диван и чмокнула маму в щеку, чего не делала много лет.
Мама явно удивилась.
– Спокойной ночи, мам. – Я направилась к лестнице. – Спокойной ночи, Мэл.
– Спокойной ночи, – громко отозвался Мэл, заглушая голос мамы.
Я чуть не вприпрыжку ворвалась в кабинет доктора Хилера на наш последний сеанс терапии.
– Кажется, я нашла себя, – с улыбкой до ушей сообщила я, плюхнувшись на диван и открыв банку колы.
– Нашла себя? – с такой же широкой улыбкой отозвался доктор Хилер. Сел в свое кресло и по обыкновению закинул ногу на подлокотник.
– Ага. Звучит глупо, но, по-моему, разговоры со всеми этими людьми напомнили мне о том, какой я была.
– И какой же ты была? Какой ты себя вспомнила?
– Для начала, – я вскочила и заходила по кабинету, – мне нравилось учиться в школе. Очень нравилось. Нравилось общаться с друзьями, гулять с ними, ходить на бейсбольные матчи и все такое. Я была умной и целеустремленной. Я хотела поступить в университет.
– Хорошо, – кивнул доктор Хилер, приложив к губам указательный палец. – Я со всем этим полностью согласен.
Перестав мерить шагами кабинет, я уселась на диван. Внутри меня бурлила энергия.
– И Список ненависти я вела на полном серьезе. Я действительно злилась. Я вела его не для того, чтобы доставить удовольствие Нику. Конечно, я злилась не так сильно, как он. Я даже не осознавала, насколько он зол. Но я тоже злилась. Издевки, насмешки, прозвища… родители, вся моя жизнь… казалось, все запутано и бессмысленно. Меня это бесило. Может, в то время у меня даже проявлялись суицидальные наклонности, просто я этого не замечала.
– Возможно, – согласился доктор Хилер. – И у тебя были причины злиться.
Я снова вскочила.
– Вы понимаете? Я не в шутку вела Список. Не от нечего делать. – Я отвернулась и посмотрела в окно. Машины на стоянке окутывал туман. – Во всяком случае не для показухи, – продолжила я, глядя на капельки воды на капотах автомобилей.
– Понимаю. Но ты научилась делать сальто-мортале назад?
– Еще нет.
– Правда? А я научился.
– Не-а. Вы обманываете.
– И мне это хорошо удается, – улыбнулся он. – Я горжусь тобой, Вал. И это не ложь.
Мы, как всегда, склонились над шахматной доской. И как всегда, он меня обыграл.
– Знаю, ты не хочешь, чтобы я сильно радовалась этому, – сказала миссис Тейт. На столе перед ней лежал недоеденный пончик. От чашки кофе поднимался пар. Кабинет миссис Тейт сегодня утром благоухал приятными ароматами. Такими запахами должно сопровождаться пробуждение – насыщенными, душистыми, успокаивающими. – Но я ничего не могу с собой поделать. Это просто потрясающие новости.
– Это не новости, – сонно отозвалась я с кресла, стоящего напротив ее стола. – Мне понадобятся эти каталоги. Позже.
– Конечно же! – радостно кивнула миссис Тейт. – Конечно же, позже! Кому тебя винить? Позже – прекрасное время. Насколько позже?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Мне нужно время на размышление. Но вы правы, университет раньше всегда входил в мои планы и случившееся не должно их менять.
Теперь я точно знала, кем никогда не являлась, и решительно настроилась вспомнить себя такой, какой была. И стать ею снова.
Миссис Тейт открыла шкафчик для документов и достала несколько толстых каталогов.
– Не могу передать тебе, Валери, как я счастлива слышать это и как я тобой горда. – Она ослепительно улыбнулась. – Держи. Тут есть из чего выбирать. Не забывай, что можешь обращаться ко мне с любыми вопросами. Вдруг тебе потребуется помощь в выборе университета.
Она протянула мне каталоги, и я приняла их. Какие тяжелые! Но это приятная тяжесть. Она куда приятнее тяжести прошлого.
Признаюсь, телекамеры слегка нервировали меня. Их было так много! Мы ожидали телевизионщиков – по правде говоря, даже надеялись на их присутствие, – но в таком количестве? Горло пересохло и саднило при разговоре.
Май выдался жарким, и мантия липла к ногам, когда дул ветерок. Церемония вручения дипломов, как обычно, проходила на улице – на обширном газоне с восточной стороны школы. «Когда-нибудь, – пугала нас администрация, – церемонию перенесут в большой актовый зал, способный вместить всех и укрыть от непредсказуемой погоды Среднего Запада». Но не сегодня. Сегодня мы следовали традиции. Наш злосчастный выпуск 2009 года не решились этого лишить. Нам традиции нравились.
Родители заняли места сбоку, почти в самом конце рядов, Фрэнки – между ними.
Мама сидела с мрачным лицом и постоянно бросала враждебные взгляды на телеоператоров. Я почувствовала прилив благодарности к ней. За весь год мама не подпустила ко мне ни одного журналиста и ни одной телекамеры. Единственный репортер, с которым я говорила, – Анджела Дэш. И то по собственному желанию. Осознание было сродни шоку: несмотря на все свои обвинения и недоверие ко мне, мама не только защищала мир от меня, но и защищала меня от мира. Какие бы чувства ни терзали ее, под ними всегда теплилась любовь.