Список Шиндлера

Оскару уже было ясно – и женщины-узницы вскоре тоже убедились в этом, – что, не в пример своему гарнизону, состоявшему из призывников средних лет, Липольд еще не потерял веру в осуществимость так называемого окончательного решения. И хотя именно Липольд, будучи заместителем штурмбанфюрера Хассеброка, олицетворял власть в данном месте, Оскар Шиндлер первым вышел навстречу остановившейся колонне женщин.

Они, не веря своим глазам, смотрели на него.

Чудо, появившееся из тумана…

Хоть лишь несколько из женщин улыбнулись, но Мила, как и многие другие женщины, стоявшие рядом, запомнила, что это утро было переполнено для них чувством огромного невыразимого счастья. Годы спустя одна из женщин из этой колонны, сидя перед камерами немецкого телевидения, попыталась передать чувства, обуревавшие их в тот миг: «Он был наш отец, он был наша мать, он был нашей единственной верой и надеждой: он не даст нам погибнуть!»

Оскар Шиндлер обратился к ним с речью. Это была одна из его самых взволнованных, темпераментных речей, полная горячих обещаний.

– Мы знали, что вы приближаетесь, – заключил он. – Нам позвонили из Цвиттау. В здании вы найдете суп и хлеб, которые уже ждут вас.

И затем легко и спокойно, с царственной убежденностью он произнес слова, которых они так ждали:

– Теперь вам больше не о чем беспокоиться. Теперь вы со мной.

Унтерштурмфюрер был бессилен опровергнуть эти слова. Как бы Липольд ни бесился, Шиндлер оставался непоколебимым: он прошел за ворота вместе с женщинами-заключенными.

Ждали их прибытия и мужчины. Они облепили перила балкона спального корпуса, глядя вниз. Штернберг с сыном искали Клару Штернберг, Фейгенбаум-старший и Лютек Фейгенбаум высматривали Ноху Фейгенбаум с худенькой дочкой рядом. Иуда Дрезнер и его сын Янек, старый Иеретц, рабби Левертов, Гинтер, Гарде, даже Марсель Голдберг – все они до рези в глазах всматривались в толпу в поисках своих родных: жен, матерей, дочерей, сестер. Мундек Корн искал не только свою мать и сестру, но и веселую Люсю, к которой он давно был неравнодушен. А Бау впал в глубокую печаль, от которой он никогда так до конца и не оправился. В первый раз он окончательно понял: ни его мать, ни жена не появятся в Бринлитце…

Зато вот ювелир Вулкан, увидев внизу, на фабричном дворе, Хаю Вулкан, с изумлением понял, что есть на свете такие люди, которым под силу осуществить спасение, не поддающееся осмыслению!

Приветствуя Милу, Польдек размахивал пакетом, в котором лежал подарок к ее прибытию – большой моток шерсти, вытащенный из оставленного Гофманами тюка, и стальные спицы, которые он сам отлил и отполировал.

Франц, десятилетний сын Спиры, тоже смотрел вниз с балкона. Во дворе было слишком много эсэсовцев, и, чтобы удержаться от слез, он засунул себе кулак в рот и прикусил его…

Женщины в обносках убитых в Аушвице осторожно ступали по брусчатке двора. Головы их были обриты. Некоторые из них настолько исхудали и были изнурены болезнями, что их трудно было узнать.

И все же встреча потрясла всех.

Потом уже, через много лет, к ним пришло осознание того факта, что нигде, ни в одном углу охваченной войной Европы не было (да и не могло быть!) ничего подобного.

Потому что из Аушвица не было спасения – ни для кого, кроме них.

Женщин провели в их отдельный спальный корпус. На полу лежали охапки соломы – нары еще не успели поставить. Из большой полевой кухни производства ДЭФ эсэсовка разливала им суп, о котором Шиндлер упомянул у ворот, – суп был густой и сытный, наваристый, в нем плавали пятна жира. Его невероятный ароматный дух вселял надежду, что сбудутся и другие невероятные обещания.

«Теперь вам больше не о чем беспокоиться».

Но пока еще они не могли встретиться со своими мужчинами, прикоснуться к ним, обнять их. Женщинам предстояло пройти карантин. Оскар Шиндлер, по совету медиков, решил убедиться, что они не привезли с собой из Аушвица никакой заразы.

И все-таки они исхитрились и придумали три способа, чтобы общаться. Один из них – через щель от выпавшего из стенки кирпича под нарами молодого Моше Бейского. Ночами мужчины, один за другим, стоя на коленях на матраце Бейского, просовывали в другое помещение за стенку записки. В стене же цеха было прорезано полукруглое отверстие, за которым открывался проход в женскую раздевалку. Пфефферберг нагромоздил под ним ящики, сидя за которыми можно было обмениваться посланиями. И наконец, рано утром и поздно вечером можно было постоять у проволочного заграждения, отделявшего мужской балкон от женского. Здесь встретилась семья Иеретцев: старый Иеретц, из пиломатериалов которого был выстроен первый барак на «Эмалии», и его жена, которой удалось спастись от акций в гетто. Заключенные любили пошутить по поводу разговоров между пожилыми супругами. «У тебя был стул, дорогая?» – серьезно осведомлялся старый мистер Иеретц у своей жены, которой еле-еле удалось выбраться из дизентерийного барака в Биркенау…