Список войны

В колхозе имелась крупорушка. Правда, её надо было немного переделать, и тогда она бы за милую душу мельчила, растирала твёрдые зерна пшеницы и ржи. Была и собственно мельница, передвижной сарай на колёсах – неисправная, как уже знал Шурик, мукомолка. Но исправить её было делом, в общем-то, несложным, её устройство куда проще парового агрегата. Агрегат, вон как визжит! Чёртова машина. Пыхает паром, старается. Как вот только сознаться насчёт военкомата?

Небо почернело, пригнулось к земле, обвисло, вспученным пузом за дома начало цепляться. Непогода, видать, надолго поселилась в здешних местах.

Назавтра Шурик встретил деда Елистрата, по обыкновению хмурого, невыспавшегося – опять ломота всю ночь покоя старику не давала, – со слезящимися глазами, непрочно стоящего на ногах: кости отказывались держать сухое ослабшее тело Елистрата Иваныча. На приветствие Шурика он молча наклонил голову, стёр слёзы с глаз.

– Елистрат Иванович, хочу повиниться перед вами, – начал Шурик неловко, глядя себе под ноги.

– Не винись – сам всё знаю, – скрипнул по-коростелиному дед Елистрат Иваныч, – ещё вчера вечером догадался. Только скажи мне, честно скажи – зачем ты это сделал, а? Обман весь зачем, а?

Шурка торопливо рассказал о своём плане с помолом зерна для фронта и остатками отрубей для себя, для Никитовки.

– Понятно, – по-прежнему без особого восторга проскрипел Елистрат Иваныч. – Но к локомобилю ж ещё и мукомолка нужна.

– Мукомолка у нас есть, вы сами знаете. Неисправная только. Исправить её – опять Христом Богом просить буду вас. Возьмитесь за это, а? Деда Елистрат?

Старик Глазачев пожевал задумчиво губами, словно бы сомневаясь в чём-то, – а в чём сомневаться-то? Ясно ведь всё как Божий день – некому больше браться, тут сомнения прочь – вытянет он это дело, обязан вытянуть.

– Ладно-ть, – пробормотал дед Елистрат наконец, – для начала надо хоть посмотреть, что от мельничишки той осталось. Дыры небось?

– Нет, вроде бы цела мукомолка, я смотрел.

– Специялист! – в груди деда Елистрата что-то рыкнуло. – Покумекать, мозгой пошевелить надо, чтоб осечки не было, – скрипел дед Елистрат Иваныч недовольно, морща печёный, в коричневых старческих крапинах лоб, стирая солёные мутные капли с глаз – и, словно бы стесняясь их, отворачивался в сторону, стряхивал на снег, крякал досадливо.

Похрумкивая катанками по снегу, дед Елистрат Иваныч побрёл дальше по своим делам, пошатываясь из стороны в сторону, бормоча что-то про себя, окутываясь слабым парком.

Всё вроде бы хорошо складывалось, всё образовывалось – если не в этот год, так в следующий деревня с хлебом будет. И запахнет тогда печёным китом в домах, ей-ей запахнет.

И хуторе Крапивном, это в пятнадцати километрах от Никитовки, у деда Елистрата дочка Елена жила. С внучкой, тоже Еленой. Елена-младшая в лютые морозы лёгкие застудила, свалилась в страшном бредовом жару, никак не могла в себя, в сознание прийти – маялась, разметавшись в потной постели, уже несколько дней находясь между небом и землей, меж светом тем и светом этим.

Дед Елистрат, когда ему сообщили о беде, собрал мешочек трав, которые должны были Ленке помочь, раскопал спрятанную далеко поллитровую банку меда, которую, даже умирая от голода, всё равно для себя не использовал бы, накормил лошадь соломой, снятой с крыши, добавил туда несколько мёрзлых картофелин, сел в сани и уехал в Крапивный. Там он пробыл три дня, просидев всё время у Ленкиной постели, привел её в чувство, вернул с того света и, когда внучке стало малость полегче, засобирался назад. За окном уже было довольно спокойно, лишь ветер изредка поднимал у крыльца снеговые хвосты и медленно опускал их на землю.

И все же Елена Елистратовна забеспокоилась:

– Куда, папаня?

– Как куда? – проскрипел тот, посмотрел в горницу, где лежала Ленка. – Счас дело у ей на поправку пойдёт, так что ты не тревожься. Бельё почаще меняй, потому что болезнь вместе с потом выходит, чаем с медом пои. И эту вот траву вари, – он ткнул пальцами в мешочек, – пить давай по полстакана. Утром полстакана, днём полстакана и вечером столько же. Дня через три Ленка ходить уже будет.

– Всё понятно, понятно, – Елена Елистратовна слабо улыбнулась отцу, – сделаю как надо, не беспокойся. Вот только куда ты собрался?

– Домой, Лен, надо. Обязательно нужно мне в деревне быть. Я там локомобилю починил, а за нею мукомолку, вроде б работают они, но лях их знает, как дальше себя поведут. Нужно отладить до конца. Чтоб всё чин чинарём. Но денька через четыре, когда внучка на ноги встанет, я снова приеду, ещё трав привезу. Чтоб окончательно болезнь подрезать.

– Вечер же на дворе, – не отступала от своего Елена Елистратовна.

– Ну и что? Пятнадцать километров для хорошего коня, да для такого седока, как я, – дед Елистрат глянул в угол, где под рушником мерцали латунным окладом иконы, потом похлопал себя рукою по груди, – это ж раз плюнуть! Нуль без палочки. Вмиг мы этот нуль одолеем.