Сплетня

— Сначала мне показалось, что она выглядит дерзкой. Почти бесстрашной. В ней есть невероятная самоуверенность, ты так не считаешь? Некое знание. Моя мать сказала бы, что она выглядит так, будто уже бывала здесь раньше. Старая душа в теле ребенка.

Майкл морщит нос:

— Думаю, она просто выглядит испуганной и пытается это скрыть. Я вообще не уверен, что можно гадать по фотографии. Через миллисекунду после того, как затвор камеры щелкнул, ее лицо могло измениться.

— Ты совершенно прав. Мы просто проецируем свои знания о ней на этот застывший образ.

— На днях я рассматривал свои детские фотографии, — произносит Майкл. — Интересно, способен ли кто-нибудь узнать меня взрослым, увидев лишь мальчиком на снимке? — Он смеется. — Если честно, я не так уж сильно изменился.

— Мы сейчас говорим о физическом состоянии?

Он щиплет меня за бедро в ответ.

— Очевидно, женщины сильнее меняются между юностью и средним возрастом, а мужчины — между средним и пожилым, — заявляет он.

Майкл придвигается ближе и обхватывает ладонями мое лицо, проводя кончиками пальцев по скулам и вискам, как пластический хирург, прикидывающий возможные для меня оперативные вмешательства.

— Мы говорим не только о коже, но и о лицевых костях, которые меняют форму лица. Глазницы увеличиваются, нижняя челюсть «уходит» назад, кончик носа опускается вниз.

— О, столько всего интересного впереди, — замечаю я.

— Вы также теряете подкожные жировые подушечки на щеках, и ваши веки начинают нависать, что делает глаза меньше. — Он ухмыляется. — Думаю, у тебя есть еще лет десять до этого.

— Какая наглость! — Я беру Майкла за запястья и шлепаю его собственными ладонями по его же лицу. Ноутбук почти соскальзывает на пол, и мы ловим его, смеясь, как раз вовремя.

— Ты действительно все это выяснял, да?

— Просто погуглил на досуге, вот и все.

— И все это происходит с женщинами раньше, чем с мужчинами? Вот вечно так. Вам вершки, а нам корешки.

Мы созерцаем лицо на экране перед собой. Лицо, которое я так хорошо узнала за последние несколько недель. И чем больше я его изучаю, тем больше вижу то, что есть на самом деле: просто лицо десятилетней девочки, смотрящей в объектив камеры, что ей, несомненно, велели сделать. Ребенка, проходящего через полицейскую систему.

Но она не была обычным ребенком. Она была ребенком, совершившим чудовищное преступление.

Стала бы Салли Макгоуэн другой, если бы росла в любящей семье? Если бы не подвергалась насилию со стороны отца, травмированная таким воспитанием? Хотя вряд ли это можно назвать воспитанием. Судя по ее словам, все было больше похоже на путь в сторону деградации. Думаю, мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос. И все же она ни разу не оступилась вновь. Несмотря на ее ужасное прошлое и немыслимое преступление, люди поверили в ее способность меняться и расти, преодолевая кошмары прошлого.

И вот теперь где-то там, возможно, в этом самом городе, если источники Майкла не заблуждаются, ее анонимность снова под угрозой. Из-за таких людей, как я. И таких, как Майкл, который, несмотря на притворное возмущение моими сплетнями, также в свое время был виновен в подпитке всевозможных ложных или необоснованных слухов. Так он зарабатывает на жизнь.

Майкл нажимает кнопку воспроизведения, и видео возобновляется. Теперь мы рассматриваем фотографии ее родителей, Джин и Кенни Макгоуэнов. Черты их лиц несколько размыты. Но нельзя не разглядеть выражение страха в глазах Джин и воинственную развязность Кенни, когда он шагает к оператору. Наверняка после того, как была сделана эта фотография, произошла неприятная стычка. У Кенни огромные руки, и одна ладонь сжата в кулак. Кулак, который выглядит готовым к замаху.

— Конечно, ее отец тоже должен был предстать перед судом, — говорю я. — Может, он и не убивал Робби Харриса, но он бил и мучил Салли большую часть ее юной жизни. Все источники указывают на то, что он и к ее матери тоже относился жестоко. Почему ему поверили, когда он заявил, будто Салли сама нанесла себе порезы и ожоги? Все знали, что он был жестоким пьяницей и хулиганом.

— Общество тогда было другим, — размышляет Майкл. — Люди не говорили открыто о подобных вещах. Может, они не могли заставить себя признать, что такое возможно.

Я думаю о том, что Сьюзен Марчант рассказала о своем отце, и содрогаюсь. Даже когда насилие прекращается, его последствия остаются до конца жизни. Воспоминания никогда не исчезают. Я вижу ее лицо на пляже. Боль в ее глазах. Какая-то мысль мелькает на задворках моего сознания, а затем пробивается вперед. Что, если она делает то же самое, что и тот «Питер» из ролика, — вкладывает частичку правды в ложь? Ведь Макгоуэн тоже терпела ужасные издевательства от отца. Как сказала бы Мэдди, это заставляет задуматься, не так ли? Документальный фильм уже закончился. Майкл закрывает ноутбук и встает. Он делает то, что и всегда, когда о чем-то напряженно думает: оттопыривает языком нижнюю губу. Так он выглядит туповатым, но я никогда не скажу ему об этом, потому что с годами научилась тихо любить его привычку.