Энни замечает эту папку в задней части ящика, подписанную жирным маркером «Шарпи». Внутри – собрание медицинских записей Маргарет.
Пациентка перестала говорить. Мутизм может быть результатом прогрессирующей болезни.
Сэм не может с этим справиться. Поэтому он и не навещал мать: совершенно невинное объяснение. Он не патологический лжец – он просто был перепуган и не мог видеть мать в ее нынешнем состоянии: молчащую с непроницаемым лицом. И слишком стыдился признаться в этом Энни. Поэтому и скрыл это от нее, наверняка ненавидя себя за трусость.
–
Энни пролистывает остальные бумаги в папке: страховые письма, шесть выпусков ежемесячного бюллетеня пансионата, напечатанные шрифтом «Комик Санс[58]
» Она уже собирается вернуть папку в ящик, когда видит конверт, вложенный в самом конце, и адресованный Сэму. Она достает письмо. Три страницы текста от адвоката из «Бурных вод», сверху напечатано – «Завещание и доверенность Маргарет Статлер».Настоящим я назначаю Сэма Статлера из Честнат-Хилла, штат Нью-Йорк, моим доверенным лицом. Сэм Статлер будет осуществлять все полномочия доверенного лица, включая право получать и вносить средства в любом финансовом учреждении, снимать средства чеком или иным образом оплачивать товары и услуги. При необходимости…
Встревоженная, Энни перелистывает последнюю страницу и видит внизу подпись Маргарет, рядом с нотариально заверенной печатью, датированной двумя неделями назад. Подписано, исполнено и немедленно вступило в силу.
«Нет», думает Энни, и ее кожа внезапно становится липкой.
Его мать подписала бумаги. Сэм получил 2 миллиона долларов своего отца. А потом ушел. Энни смеется, бросает папку и лезет в задний карман за телефоном. Звонок идет сразу на голосовую почту.
– Привет, дорогой муж, – говорит она срывающимся от гнева голосом. – Ты, наверное, сейчас занят, забавляясь с какой-нибудь неведомой жертвой, которую соблазнил на этот раз, но я решила тебя поздравить. Ты сделал это, Сэм. Единственное, чего ты так старался избежать. Ты кончил так же, как твой отец.
Глава 41
Дерьмо.
Сэм таращится на клочья рваных обоев, прилипших к стене.
Дерьмо дерьмо дерьмодерьмодерьмодерьмо.
Он сходит с ума. Сэм больше не может лежать здесь, под тяжестью этих гипсовых повязок, прикованным к лучшей, как ему сообщили, марке матраса за два года. Он уже не может выносить этот зуд в ногах, еще день притворства, что обожает рифленый картофель-фри из заморозки, и сладкоречивого Альберта, даже ради спасения собственной жизни. Но особенно он ненавидит болезненную тоску по Энни.
Сэм открывает глаза и громко смеется. Так, посмотрите, кто это. Тедди из Фредди, говорящий с ним сверху, из стеклянной будки. – Да, папа, какая прекрасная идея. Я просто встану и уйду отсюда. И как же я раньше не подумал? – Сэм прислушивается. Тишина. – И что же мне теперь делать? – шепчет он.
Сэм набирает воздуха. – Эй! – кричит он в коридор. – Стремный тип! Ты дома?
Сэм смотрит на дверь, его пульс учащается. – Ладно, хорошо, хрен с ним. Сделаем это. – Он садится и стягивает одеяло.