Сполохи

Абонент номер такой-то, запела та же самая дежурная телефонистка, вам звонили из такого-то района города…

— Спасибо за известие, — нетерпеливо перебил Алексей. — Но кто звонил? Назовите фамилию, номер!..

— Мы имеем право сообщить это только милиции. Со своей стороны мы уже приняли меры. Если наши меры вас не устраивают — обратитесь в милицию…

С той ночи звонки прекратились. Мир в доме постепенно восстанавливался. Необходимость непременно узнать фамилию пакостницы постепенно улетучилась.

Да и что было проку в ней, в фамилии, что проку в выявлении тайного или случайного врага? Живи как жил…

Последнюю сотню метров до дома пришлось бежать, и все равно первые, самые тяжелые, капли дождя попятнали на спине рубашку Алексея и платье Тамары.

Тамара ушла переодеваться, а Алексей остался на веранде, подставил к распахнутой двери табуретку. Он курил и смотрел, как празднует свой праздник гроза. Обложило по всему окоему, и, как всегда, не верилось, что это ненадолго, на час от силы. Ветер опал под сплошным потоком низвергающейся воды, вода прибила его и унесла, все намокло, разбухло, и казалось странным, что не текут еще ручьями крыши, что сигарета в пальцах сухая. Сады и хаты стояли в дымной заволочи, близкий лес едва проступал. У забора дрожала темная крапива, дрожали листья репейников. Все живое пребывало один на один с грозою: не слышно было ни петухов, ни собак, ни скотины, лишь ровный гул висел над землею, прерываемый беспорядочными, хлесткими ударами грома. Длинные, как двенадцать связанных вожжей, молнии нещадно полосовали стонущее небо.

По телу прокатился озноб, и Алексей понял, что хватил сегодня лишку солнца. Дорвался, подумал он, и прошел к вешалке, что была прибита здесь же, на веранде, снял свой пиджак, вернулся к грозе.

— Я тоже люблю грозу, — сказала Тамара. Алексей не слышал и не видел, как она подошла и стала сбоку. — Но и боюсь…

Тамара переоделась в короткую темную юбку и военную, офицерскую, гимнастерку, закатав рукава, не застегнув верхних пуговиц. И, кажется, подвела немного губы, глаза. Совсем юная девчонка, подумал Алексей, и опять все было ей к лицу, что за напасть такая.

Взявшись одной рукою за косяк, она перегнулась через порог, подставила ладонь под веселую струйку между крышею и землей.

Алексей отвел взгляд от загорелых жарких ног, стал глядеть, как несется улицей вода, тащит сенную труху и сбитые мелкие листья…

И здесь шарахнуло, раскололо мир надвое, еще больше разверзлись хляби небесные, и с новой силою хлынула в прорву вода.

Тамара ойкнула, отпрянула от двери, стала чуть позади Алексея, словно ища у него защиты, засмеялась тихо.

И опять была молния на двенадцать связанных вожжей…

Так, помнится, дед Алексея, Красоткин Василий, — вожжами — обычно мерил в первой половине двадцатого столетия молнии и глубины речных омутов. Из плена, в империалистическую войну, дед явился в свою деревню босиком, но с новыми сапогами за спиною. Из самой Австрии шел босиком.

Алексей глядел, как беззвучно каплет с застрешка в мураву.

Где-то, подумал он, каплет в пуне в сено…

Из своей хаты вышел Пунёк, направился в глубь двора. И снова шарахнуло, и он остановился, внимательно посмотрел на небо — не шалите, не мешайте, мол, человеку с его малой нуждою…

Семен и обратно шел не торопясь, все было нипочем, мать честная!..

Интересно, что бы Пунёк делал с его, Алексеевыми, заботами? И внезапно почувствовал зависть к Пуньку — тому все просто…

Тамара опять набрала в пригоршню дождевой воды, улыбаясь, показала Алексею.

Где-то, подумал он, стоят на лугу кони, опустив головы. Мокрые челки закрывают им глаза, хвосты обвисли… Конский щавель воспрянул к новой жизни.

А у Тамары, вспомнил он, по коже пошли меленькие пупырышки…

Да, но вот ведь штука, по части пеших путешествий и бабка его, Полина Красоткина, в девичестве Сисеева, была мастак: ходила в Иерусалим на поклонение!..

Чуть-чуть озябла, что ли? Он и сам повел плечами под свободно наброшенным пиджаком.

При раскатах грома бабушка всегда шептала:

— Господи, помилуй!..

Знаешь, девочка, а ты очень похожа на Светланку той поры, когда мы поженились. Странно, ведь у Светланки волосы светлее… Ты не обижаешься, что я нахожу какое-то сходство между вами? Конечно, обижаешься. Мы ж все неповторимы…

А вон как льет, вон как льет хорошо, и как хорошо траве под ливнем, огуречным плетям и сидящей в земле впотьмах картошке, ольхам, ивам и черемухам у реки, рыбам в реке, а в лесу елям, березам, малине… и чибисам, бекасам на болоте, лягушкам и головастикам, багульнику, голубике, клюкве, камышу — осталось же где-нибудь в округе хоть одно болотце!..

Благо, великое благо тепло и дождь, ничего не существует в природе выше…

— Предложили бы, может, мне сесть…

Алексей покраснел, подхватился.

— Да нет, сидите, — с досадой сказала она и пошла в комнаты.

Гром теперь умирал за лесами. Из реденькой тучи сыпался мелкий дождь. Но и он шел на убыль.

Наконец засияло омытое солнце, осветило омытую землю, заблестели крыши, листва, коротко вспыхивали обрывающиеся капли.