Сполохи

Из-под двери Пунькова курятника стали появляться друг за дружкой куры, выбрался широкогрудый петух. Последней подлезла рябая курица с крошечными индюшатами.

Пересек двор рыжий кот в белых запятых, осторожно ступая по мокрой траве, брезгливо отряхивая передние лапы за каждым шагом и косясь на выводок наседки.

Проехал улицей мужик, сидя на телеге с ногами, чтоб не забрызгаться.

Прошли со станции девчата, держа в руках босоножки и шлепая босыми ногами по теплым лужам.

Стрижи и ласточки кружили уже высоко.

Алексей пошел на станцию. В трех перегонах от Кабанова, на Узловой, была столовая.

Александра Казимировна писала Марине:

«Живем мы с Тамарой помаленьку. Я боюсь, что избалую ее. Ну, понимаешь, мне как-то жалко ее, я дышу на нее, ну как тебе пояснее сказать… Была у нас здоровая, хорошая семья, и вдруг мы вдвоем с Тамарой, как два стойких бойца, после боя остались. Я благодарна ей, что хоть она еще со мною… Я ведь тебя избаловала, ведь ты же знаешь, как я любила тебя, и после всего, что ты натворила, я все равно люблю.

Как-то привыкла писать тебе, прежде чем лечь спать…»

Мы озябли со Светланкой на лавке, вспомнил Алексей, и сидели, укрывшись моим пиджаком.

Все основные возможные сюжеты человеческих отношений давно известны. Не известны лишь вариации…

Алексей нащупал в кармане и достал зеленую деревяшечку, похожую на аптекарскую гирьку, — нашел в игрушках дочерей и украл на память, носил с собою, как талисман.

Пора слетать домой, подумал он, скоро два месяца разлуки.

А в электричке решил: обратно пойду пешком, дам приличного кругаля по лесам. Так, чтобы ноги гудели, чтоб завалиться спать, чтоб уснуть.

РАССКАЗЫ

Коллеги проф. Брадиса

Субботняя поездка к дочери началась с покупки ягод, сластей и привозных помидоров. В сумку были уложены и сверток чистых одежек, свежие номера «Юного натуралиста» и «Пионера», одеколон «Гвоздика», от запаха которого лесных комаров, как известно, жестоко мутит.

До лагеря около двух часов довольно скучной езды, и Иевлев набрал в станционном киоске газет.

Ему досталось место на заднем сиденье, здесь потряхивало, особенно когда съехали с асфальта на пыльный грейдер, читать было трудно. Народу набилось битком, было жарко и душно, хотя день только начинался.

Пионерские лагеря почти охватывали город, по существу, они располагались во всех пригородных лесах, до которых можно было добраться без особого труда. Лишь в районе Гуторова, куда ехал Иевлев, цепь разрушалась по причине неудобной связи, и здесь был только один небольшой лагерь. Он принадлежал сантехническому тресту и размещался в школе-интернате.

Прежде тут было родовое имение каких-то польских князей, но время сберегло немногое: двухэтажный чисто выбеленный флигель с узкими стрельчатыми окнами и башенками по углам, хозяйственные постройки и часть стены возле них, сложенные из отесанного скального камня и гранитных гнейсов. В соответствии с желанием заказчика и замыслом архитектора флигель был замком в миниатюре. Игрушечные размеры связывали строителей, и оттого он был похож на все замки сразу. Первый этаж веселого флигелька занимал медпункт, а второй был жилым.

Но самое главное в Гуторове — это был, конечно же, парк: сотни две вековых дубов, вязов, тополей, берез, елей, грабов, лип, сосен и кедров среди зарослей бересклета, смородины, чистотела и крапивы. В глубине парка были разбиты зеленые солнечные часы — дерево в центре и деревья по окружности с пятнадцатиградусным угловым смещением, как в пушкинском Тригорском. Только вместо дубов здесь сообщали о времени ели.

В отношении этих часов у гуторовских детей была своя собственная версия: основатель имения посадил елку и потом, с рождением отпрысков, высаживал вокруг новые. Получилось нечто вроде большого семейного совета. Когда один из потомков умер, безутешный старый князь спилил его дерево. Пень сохранился, и совсем не обязательно было подсчитывать годичные кольца, чтобы понять, что вся эта ребячья легенда не более чем славная ерунда.

А дальше был лес, в котором росли грибы и рождались птицы.

Надюша рвалась именно в Гуторово. И оттого, что здесь проводили лето многие ее подруги (Иевлевы жили в трестовском доме), и оттого, что маленький лагерь был на отшибе, а значит, и больше предоставлялось вольницы — ведь девка закончила как-никак уже седьмой класс.