Сполохи

— Помалкивай, — сказал приказчик, — знаю, сколько брать.

— Да там и осталось-то всего ничего. Помрут зимой…

— Носи! — прикрикнул Шелапутин.

— Эх, наш Фаддей — ни на себя ни на людей! — сборщик махнул рукой и полез в амбар.

Сам Нил Стефанов, прислонившись к бревенчатой стене, немигающими глазами смотрел на бурое поле, над которым хрипло галдели стаи ворон, на дрожащую в сыпавшейся мороси сизую полосу дальнего леса. После несусветной жары пали холода. Всю ночь хлестал ливень, а к утру, обессилев, он превратился в нескончаемый мелкий дождь. Этим летом так и не дал господь жатвы. Все, что удалось собрать, едва позволило бы дотянуть до весны. Немало зерна погибло в поле, пока скрепя сердце работал Нил по четыре дня в не делю на помещика Мещеринова, а теперь тот велел вернуть лонешний[114] долг…

Хлюпала, чавкала под ногами сборщиков жидкая глина. Рассыпанные зерна светились в ней, как крупинки золота. Нил нагнулся, поднял одно зернышко и растер его крепкими мозолистыми пальцами. Не будет у него в эту зиму хлеба. Придется перебиваться с репы на брюкву вместе с женой и тремя ребятишками. Вон они, несмышленыши белоголовые, пригорюнились на пороге, глядят, как столетние старики. Неужто чуют, что их ждет?

Старший сын Евлашка кутался в ветхий отцовский армяк, прутиком выковыривал глину из лаптей. Обличьем он весь в отца: то же заостренное книзу лицо, широко расставленные серо-зеленые глаза, льняной волос. Помощник: и лошадь запрячь может и боронить выучился, даром что осьмой годок пошел; да вот силенок маловато и от худых харчей в рост не идет.

Евлашке было непонятно, почему хлеб, который он помогал убирать, куда-то увозит чертов Шелапутин, а тятька молчит, будто так и надо. И чего молчит! Евлашка шмыгнул носом, поднялся с порога и, путаясь в полах армяка, приблизился к приказчику.

— Ты зачем наш хлеб увозишь? — спросил он, сдвигая густые брови.

— Что-о-о?! — Шелапутин выпучил на мальца рачьи глаза. — А ну отойди, пока ухи не оторвал.

Евлашка не испугался, подбоченился:

— Попробуй-ко!

— Эй, Нил! — крикнул Шелапутин. — Укажи своему щенку место. Ишь, старших не почитает!

К Евлашке подбежала мать, ухватила сына за рукав, поволокла к избе.

— Не вяжись ты к нему, ироду! И впрямь уши отвернет…

Пышнобородый сборщик присел на приступок амбара, снял шапку, обтер подкладкой лицо. Второй остановился рядом, опустив голову, нарочито пристально разглядывая ладони.

— Всё, Афанасий, — проговорил пышнобородый, — в амбаре как опосля татар… Не подняться теперь мужику.

Шелапутин, недоверчиво косясь на сборщиков, заглянул внутрь сруба, потом, шевеля толстыми губами, подсчитал по дощечке и спрятал ее за пазуху.

— Десяти пудов недостает, то бишь двух мешков. — Он обернулся к Нилу: — Может, схоронил где? Отвечай!.. Не желаешь, значит… А вы что расселись, как на посиделках! Живо несите на подводу репу, брюкву, морковь…

— Побойся бога, Афанасий, — сказал второй сборщик, однако не глядя в глаза приказчику, — не по-православному это.

— А долги не платить — по-православному?

— Так ведь не тебе он должен, — молвил пышнобородый, — плюнь ты на эти десять пудов, хрен с ними.

Приказчик задрал бороденку, брызгая слюной, зашипел:

— Ты на что меня толкаешь? На обман толкаешь! — Он погрозил пальцем: Гляди у меня! То-то… Я миром выбран, я — честно.

— Эх, поистине: чужой дурак — смех, а свой дурак — грех. Пышнобородый подтолкнул локтем другого сборщика. — Идем отсюда, пущай сам носит, сам и возит.

Шелапутин кинулся было следом за уходящими со двора сборщиками, но остановился, вернулся к подводе, потряс кулаком:

— Ну вы у меня!.. Все как есть выложу хозяину про вас! Слышите? Вертайтесь!

Сборщики, не оглядываясь, подняв плечи, широко зашагали от хутора. Приказчик растерянно захлопал глазами, позвал:

— Нил, поди сюды.

Стефанов оторвался от стены, на негнущихся ногах приблизился к приказчику.

— Бери вилы, Нил, ссыпай в подводу репу… Да ты оглох, никак?

Нил не двигался с места, по-прежнему смотрел на дальний лес, но в глазах у него начали загораться недобрые огоньки.

— Господи! — вдруг раздался пронзительный вопль жены Стефанова Маремьяны. — Да что же такое деется-то? Где это видано, чтоб люди сами себя грабили! Да рази ж можно этакое! Ой, помрем мы все как есть голодной смертью! — Она упала на колени, поползла по грязи к ногам приказчика. В один голос заревели младшие ребятишки.

— Афанасий, смилуйся, Христа ради, не дай погибнуть!

Ребятишки цеплялись за однорядку Шелапутина, вторили матери:

— Хлиста лади, не дай!

Приказчик на минуту остолбенел, потом рывком высвободился из цепких ребячьих рук, выдернув из-под телеги вилы, замахнулся:

— Пошли прочь, я вас!

Ребята заверещали в страхе. У Нила кровь бросилась в голову. Не помня себя, ринулся он к Шелапутину, хотел вырвать вилы, но подошвы сапог скользнули по глине, приказчик мигом провалился куда-то, в глазах вспыхнуло множество звезд…