Но далеко не бесспорным представляется утверждение Вана, что борьба «чистых конфуцианцев» и «конфуцианцев-эклектиков» внутри конфуцианской школы и была — в ханьских терминах — борьбой «пути истинного царя» и «пути гегемона». Нет оснований считать, что термин «чистый конфуцианец» означал представителя конфуцианства, «незамутненного» ханьским синтезом: известно, что Дун Чжун-шу, к которому прилагали этот термин, соединил с конфуцианством элементы учений школ
Потребность Вана доказать, что спор сторонников этих «путей» шел внутри конфуцианства, есть следствие абсолютизации ученым мысли о том, что У-ди выступал против легистов и вообще «ста школ», а чтил только конфуцианство. Из тезиса об установлении конфуцианской монополии на идеологию Ван сделал вывод, что с ситуацией свободной дискуссии между «ста школами» было покончено, легисты затаились, борьба между ними и конфуцианцами прекратилась, а шла лишь борьба внутри конфуцианской школы, которая вобрала в себя идеи других школ — легистской, даосской,
Хотя основные предпосылки существования «ста школ» действительно сошли на нет в царствование У-ди[121]
, споры при дворе между мыслящими конфуциански и неконфуциански политиками продолжались, причем нет оснований называть их спорами внутри конфуцианской школы, ибо лишь одна сторона выступала в них с конфуцианских позиций, иногда получая от оппонентов признания этого, подразумевающие их собственную непричастность к конфуцианству, — такие ярлыки, как «глупый конфуцианский ученый»[122]. Покровительство конфуцианцам со стороны У-ди также не означало отказа от использования на службе (в том числе на высоких постах) лиц неконфуцианских, в частности, легистских или эклектических (но легистски окрашенных) взглядов[123], введения несовместимых с конфуцианством институтов, применения неконфуцианских методов управления. Поэтому уместно говорить об эклектизме стиля поведения У-ди[124], его взглядов, наконец, его государственной доктрины, отмечая наряду с «триумфом конфуцианства», отразившимся в языке императорских эдиктов, официальных обрядах, поощрении конфуцианской учености, создании «Великого училища» и способах подбора кадров части бюрократии, крен в сторону легизма, проявившийся в сферах права, внешней и экономической политики, во введении легистских экономических и правовых институтов и в способах подбора кадров другой части бюрократии.Едва ли справедлива трактовка Ваном Сан Хун-яна как «конфуцианца-эклектика», в доме которого (судя по тому, что его сын «постиг методы изучения классических книг») была «весьма насыщенная конфуцианская атмосфера» и который во время дискуссии 81 г. до н. э. часто цитировал «Ши цзин [25]», «Шу цзин [26]» и «Чунь цю [27]»[125]
. Сан Хун-ян не называл себя ни конфуцианцем, ни легистом. О его мировоззрении можно судить в основном по речам «сановника» из «Янь те лунь» (если отождествить с ними его высказывания, как это молчаливо делает Ван). Эти речи свидетельствуют о конфуцианской образованности Сан Хун-яна и о его стремлении обосновать свои идеи, в числе прочего, цитатами из конфуцианских классиков, но отсюда не следует, что он был «конфуцианцем-эклектиком»: по словам Сыма Цяня, конфуциански образован был также Ли Сы [28], ученик Сюнь Цина [29], и тем не менее нет сомнений, что Ли Сы был легистом[126]. Речи «сановника» свидетельствуют, что Сан Хун-ян не только цитировал конфуцианских классиков, но принижал и критиковал Конфуция и его последователей, высоко ставил легистских мыслителей и первого императора Цинь[127]. Структурные принципы его мировоззрения, как было показано рядом исследователей, в том числе и нами, связаны с легистской и даосской традициями.