Спор о варягах

Отчего же, задавались мы и этим вопросом. Но ответить на него нетрудно. И ответ был уже у Карамзина: при смешении языков дети усваивают тот язык, на котором разговаривает мать, а не отец, чаще отсутствующий дома. Среди пришельцев-варягов женщин было очень мало. Кроме того, очень скоро сказалось и общее численное превосходство славянского населения. Что же до богов, то варяги, как я уже отмечал, были убеждены, что каждой страной распоряжаются свои, местные боги. Поэтому, прибывая в чужую местность, они снимали изображения своих богов с носов кораблей и прятали в трюм. На новом месте они поклонялись чужим богам. Это было тем более легко, что славянские языческие боги мало отличались от скандинавских, имея ту же специализацию.

«Далее. Почему, если считать шведскими камерные погребения в Киеве и Чернигове, здесь, в центре "Русской земли", распространяется в социальной верхушке лишь один из обрядов, представленых в Бирке?»

Ну, на это еще проще ответить. Потому что в вик отправлялось не все скандинавское население поголовно, а лишь небольшая и очень специфичная его часть — молодые воины. Они уносили с собой только те обряды, которые были свойственны именно им. Действовали, возможно, и особые правила обрядности, связанные с условиями смерти на чужбине. Кроме того, в Киеве и Чернигове обнаружена еще очень малая доля некрополя (недавно хорошо анализированная украинцами — см. Андрощук и Осадчий 1994; Андрощук 1999), нет уверенности, что выявлены все обряды, совершавшиеся там.

Кузьмин предпочитает другой ответ: «Не означает ли это, что в саму Бирку попала часть населения, родственного этнической группе "Русской земли", оставившей камерные погребения?» А на это ответ содержался уже в самой нашей работе (Клейн и др. 1970: 234, сн. 346). В Бирке это погребения особой социальной группы — военно-торговой знати, и там их более 100. Другой обряд (несомненно, норманнский) — погребения в ладье — представлен там только 96 могилами.

«Авторы, — пишет о нас Кузьмин, — придают большое значение северной ориентации погребенных в Киевском некрополе». Этому он противопоставляет мнение Э. А. Сымоновича о Черняховской (!) эпохе, что «этот важнейший показатель культурных представлений ... известен у сармат и у кельтов». Черняховская эпоха отделена от Киевской Руси тремя-четырьмя веками, а ныне большинством исследователей отводится готам. Сарматы отделены от славян еще более значительным временем, а кельты — огромным расстоянием. Летопись ничего не говорит о призвании кельтов, о пути из кельтов в греки через нашу страну, о кельтской династии на Руси. Правда, Кузьмин хочет реконструировать именно кельтское нашествие на Русь (точнее, нашествие западных славян, якобы принесших кельтское наследие). Для этого он готов отождествить вагров с варягами, а ругов — с русью. Этой идее и должны служить все его комментарии и вся подборка «извлечений».

По Кузьмину и его сторонникам, все нашествия годятся (иранцы-сарматы, западные славяне, кельты) лишь бы не шведы... Экий застарелый синдром Полтавы! Между тем, с западными славянами (имею в виду поляков) были не менее острые военные столкновения, и даже было так, что поляки (единственные до Наполеона) в свое время оккупировали Москву!

Кузьмин делает оговорку: «Но само собой разумеется, что принятие или непринятие норманистской трактовки событий не должно строиться только на чувствах, пусть даже самых благородных. Никто же не станет отрицать известный факт господства над Русью татаро-монголов на протяжении двух с половиной столетий! А разве не могло быть иначе (Кузьмин намеревался сказать: "так же". — У7. К.) в более раннее время? Конечно, могло. Но было ли?» (Кузьмин 2001: 370).

Золотые слова. Ну, так не надо трактовку, против которой вы выступаете, обзывать «норманистской». А что касается благородных чувств, то у кого-то нашествие западных славян четыреста лет назад и последующие войны с ними могут вызывать (несмотря на весь панславизм) более благородный гнев и более горький осадок, чем война со шведами трехсотлетней давности. Вот даже национальный праздник установили именно в честь освобождения от польской зависимости...

Антинорманизм в сборнике РИО

Сборник Русского исторического общества озаглавлен «Антинорманизм» не на титульном листе, а только на обложке и шмуц-титуле. По-видимому, решение выдвинуть антинорманизм как знамя пришло, когда сборник был уже готов к печати. На деле «Антинорманизм» — это лишь один раздел сборника, правда, первый и самый большой.

Пять статей этого раздела представляют собой историографически-критические описания норманизма, выдержанные в очень агрессивном, публицистическом и запальчивом ключе. Это А. Н. Сахаров «Рюрик, варяги и судьбы российской государственности»; В. В. Фомин «Кривые зеркала норманизма» и «Варяжский вопрос: его состояние и пути разрешения на современном этапе»; М. Каратеев «Норманнская болезнь в русской истории»; А. Г. Кузьмин «Облик современного норманизма».