Спорим, что ты умрешь?

В том, что помощь придет, никто не сомневался. Но никто и не питал иллюзий, что это будет быстро. Два часа – как минимум. Глумление над здравым смыслом продолжалось. Отзвонившись родным, близким и в соответствующие государственные структуры, постояльцы принялись разбредаться. Каждый по своим номерам. Действительно, более разгильдяйской нации на свете не выдумали! Никакие Гуччи, Версаче, Корнелиани, тяга к респектабельности и черные машины ручной работы не выбьют из русского человека сложную составляющую характера, квинтэссенция коей сводится к великому: «А вдруг пронесет?» (вдобавок к не менее великому: «Да пошло оно все!»).

Понятно и другое – эти люди просто не хотели никого видеть. Ворович с Ингой ушли разными тропами, администратор досадливо отмахнулся, когда горничная что-то прошептала ему на ухо. Физиономия администратора цвела подвальной плесенью. Радость от общения с ближним получали только геи. Но и их бесконечная езда по ухабам, похоже, умотала. Максимов прекрасно отдавал себе отчет, что если в ближайшие два часа не поймет, что творится в доме, то не поймет уже никогда. Пропавших отдыхающих могут найти (нетрудно разобрать дом по бревнышку), но что это даст?

Он лежал с миной библейского великомученика на диване, подложив под голову все имеющиеся подушки, и поджидал озарения. Но в абсолютной тишине мысли не рождались. Звукоизоляция позволяла думать, но не способствовала воображению! А он уже потихоньку приходил к пониманию – не логика, не здравый смысл, а именно воображение помогут решить задачку.

Поговорить со стариком Ровелем?

Но чем того запугать? Старик дряхл и немощен. Разозлится – спустит охранника. Он сам здорово напуган…

Погрузиться в вегетативное состояние? Отключить все ненужное? Хочу – не работаю, не хочу – не работаю… (восхитительный русский язык). Представить, что в одном из закоулков дома притаился злоумышленник, хихикает над недалекостью сыщика, изобретает новые пакости…

А какие, позвольте, пакости он может изобрести, если постояльцы заперты по номерам и вряд ли откроют тому, кто придет к ним один? Не последние же они кретины…

Нет, в глухом безмолвии мысли не размножаются. Он должен быть ближе к народу. Максимов поднялся, снял замок с защелки, выглянул в коридор и притворил дверь изнутри, оставив щелку шириной в палец. На цыпочках дошел до кровати, нащупал пульт от телевизора. Появилась смазливая мордашка «забракованной» мисс Вселенной в окружении Хрюши, Степашки и еще одного нечесаного персонажа с разгильдяйским взглядом на жизнь…

Под нетленное «Даже сказка спа-ать ложи-ится…» он и подскочил – куда там гимну. Неужели уснул? Не может быть. Неясные звуки из коридора. Впрочем, почему неясные? Максимов прислушался. Сняли дверь с собачки, кто-то вышел в коридор. Кому там жить надоело?

Подлетая к двери, он уже рассчитал, что человек вышел из номера геев. Через один по коридору. В соседнем обитали Душенины – вряд ли они могли выйти из своего номера. Пропали так пропали. Сочный баритон Борюсика Крайнева, разморенного и ослабшего:

– Не могу я выносить, душечка, эту голодовку – сил уж нет терпеть, сейчас я нам что-нибудь принесу из кухни. По-моему, в навесном буфете я видел сухой кукурузный корм… Что ты говоришь, дорогой?

Крайнев помолчал, внимая словам партнера.

– Да не надо, Илюшенька, не вставай, здесь два шага – туда, обратно… Постараюсь примчаться быстро…

Сухой корм, сухой корм… М-да. Как говорил Гиппократ, мы есть то, что мы едим. Чего же вам, идиоты, на месте-то не сидится? Максимов потащился к кровати.

И тут явилось озарение! Пропадали все, кто шел на кухню! Супруга Душенина. Виола. Мог и Душенин на кухню заглянуть – почему нет? А кухарка вообще оттуда почти не выходила (а когда выходила, появлялись другие… и пропадали). Что за кухонный демон такой объявился? Озарение ударило в ноги – что же ты стоишь, недалекий? А вдруг… Он резко повернулся, выскочил из номера и помчался в северную часть коридора, где с лестницы имелся проход на кухню.

На этот раз Максимов успел. Противный визг – будто свинью режут! – огласил лестницу. Он отпрыгал половину марша, вцепившись в перила. Влетел в проем, где было темно (почему темно? Разве Крайнев – кошка?), и ударил ладонью по тому месту, где вроде бы висел выключатель…

Картина – просто лютый декаданс. Издавая пронзительные запахи, по полу ползало взъерошенное существо в халате с дико вытаращенными глазами. Что-то желтое, недожеванное, лезло изо рта. Сковородка с угольками валялась рядом с плитой, содержимое разбросано. Под конечностями потерпевшего хрустел сухой завтрак от «Нескафе» – очевидно, в момент нападения выпал из рук. А в пылу борьбы кто-то врезал по рукоятке сковороды, заставив ее с грохотом обрушиться на пол. Крайнев бился лбом о кухонные шкафы и явно страдал дезориентацией. Слишком яростно «играл опоссума», что на американском спортивном жаргоне означает симулировать травму. Максимов опустился на колени, прикоснулся к плечу гея.

– А как же ваше коронное маваши-гири, Крайнев?

Фигурант взревел, как носорог. Отшатнулся, врезав виском по духовке, мелко затрясся, закатил глазки и как-то быстро затих.

Последовала деликатная пауза. Затем в доме загрохотало. Размахивая табуреткой, влетел отважный Снежков с мукой на мордашке. Явно крышу снесло. Убить готов за лучшего друга. Не вникая в ситуацию, истошно вереща, попер напропалую. Но, махая табуреткой, он как-то забыл, что у людей еще и ноги бывают. Вставать не пришлось – Максимов врезал из сидячего положения. Снежкова завертело, как юлу, отнесло в нишу к холодильникам и где-то там припечатало.

– Ты что дерешься, падла!!! – взмыло к потолку.

– А ты чего на людей бросаешься? – пробормотал Максимов.

Ворвался Пустовой, споткнулся о выпавшую из руки Снежкова табуретку и тоже зашел на посадку. За ним – телохранитель Шевченко с пистолетом наперевес. Отпрыгнул от поверженного Пустового, обозрел юдоль скорби. Тесная какая-то юдоль. Дерьмом воняет. Помялся, поморщился и медленно, какими-то судорожными рывками, отправил пистолет в кобуру. И это правильно – пальбы здесь явно не хватало.

– Вы что, ребята, наглюкались? – осторожно поинтересовался Шевченко.

– Ага, чудим помаленьку, – Максимов рывком оторвал потерпевшего Крайнева от пола (тяжеловатый гусь, хоть и выпустил все газы), прислонил спиной к жарочному шкафу. Гей дышал с какими-то хриплыми интонациями. Глаза дурковато блуждали. Но жизнь для фигуранта еще не кончена, Максимов оставил его в покое, проведал пострадавшего Снежкова. Мальчик плакал, размазывая сопли по кулаку. Порывался подползти к приятелю.