Способы думать. История и общество, дискурс и концепт

«Наша принципиальная ошибка состояла в том, что мы не объясняли людям смысл проводимых нами реформ», — об этом в своих интервью говорили мне и Анатолий Борисович Чубайс, и Андрей Алексеевич Нечаев (первый министр экономики новороссийского правительства), и Герман Оскарович Греф, и Дмитрий Борисович Прохоров — по сути, основатели нашей новейшей российской государственности. Где-то я читал, что Егор Тимурович Гайдар даже ходил к Борису Николаевичу Ельцину с предложением создать соответствующий орган при правительстве России — орган, который бы объяснял людям меры, принимаемые руководством страны в острой фазе перехода от СССР к РФ. Но добро у начальника Егор Тимурович так и не получил (якобы пригрезилась российскому президенту в этом гипотетическом органе правительства «цэкашная пропаганда»).

«Мы не объясняли…» Я слушал это признательное раскаяние, внутренне соглашался (надо было объяснять, конечно!), но одновременно сомневался и пытался понять — а могли ли? Могли ли они тогда объяснить этот «смысл» людям, которые семьдесят лет жили в «социалистической реальности», да и понимали ли они сами тогда и до конца, что это были за реформы, что происходило в тот момент со страной, когда была объявлена «демократия», «свобода слова», «либерализация цен», «приватизация»? И положительного ответа на этот вопросу меня нет до сих пор. Мне кажется, что не могли. Хотя им сейчас кажется, что это было возможно. Теоретически.

Но можно ли объяснить слово (создать в голове слушающего «концепт»), если он никогда прежде не имел дела с соответствующим явлением? Как объяснить слепому, что такое «зелёный»? Как объяснить малолетнему ребёнку, что такое «брак»? Как объяснить женщине, что такое «мужская дружба»? Как, наконец, объяснить «гебефрению», не показывая «классического гебефреника»? Научить словам можно и попугая, но вот внутреннее содержание слов «на пальцах» не передаётся, для этого необходимо как минимум столкнуться с явлением, и не как с КамАЗом на встречке, а в рамках системного педагогического процесса.

Даже «дискурс» (в классическом его понимании) можно выучить и бегать с ним по баррикадам (у меня, помнится, был такой опыт) — отношение («высказывание») транслируется и перенимается легко, а вот поймать реальность за хвост (тот самый «концепт»), уяснить её в себе и для себя — это другое. Хитрое дело.

ВНУТРЕННЕЕ СЛОВО

Согласитесь, странное, должно быть, чувство, если понимаешь каждое слово, но по отдельности, а когда они все вместе складываются в предложения (высказывания), получается полная белиберда. Впрочем, часто ли вы испытывали нечто подобное? Вряд ли. Хотя в действительности вы сталкиваетесь с такой ситуацией регулярно, даже более чем… Только вы этого не замечаете.

Мозг — потрясающая машинка для идеальных фальсификаций. Он не любит непонятное — оно вызывает в нём тревогу, состояние неопределённости, ощущение опасности. Поэтому, чтобы даром себя не травмировать, он перманентно превращает непонятное в «понятное», ретушируя тем самым обнаруживаемые несоответствия — любой «грех» против истины, только бы не столкнуться с неизвестным.

Вы никогда не замечали странной (на самом-то деле) особенности, характерной для вполне обычного разговора: кто-то рассказывает некую историю (например, о том, как он повздорил с другом, развёлся или ходил на рыбалку и поймал «во-о-о-от такую рыбу»), и тут же визави говорит, что у него «такое же было», и рассказывает свою историю, которая зачастую, мягко говоря, «не бьётся» с тем, что говорил первый. Изложив свою «такую же» историю, собеседник странным образом умиротворяется. Что это такое было? Что так вдруг «зачесалось» у нашего слушателя, что привело его в подобную ажитацию и заставило его рассказать историю, о которой его, честно признаемся, никто не спрашивал?

На самом деле ничего странного: мы наблюдаем классический случай ментальной фальсификации — превращения неизвестного (непонятного) в «известное» («понятное»), Случилось буквально следующее: этот второй рассказчик на наших глазах «переписал» услышанную историю «под себя». Того, о чём ему только что поведали, он не видел, он этого не знает, не понимает, а то, что произошло с ним, ему понятно, знакомо и очевидно. Столкнувшись с этим неизвестным, он испытал дискомфорт и, чтобы избавиться от него, подменил одно другим (своей историей), «понял», успокоился и естественным образом испытал вполне, как мы теперь понимаем, объяснимое чувство удовольствия: ещё бы — он избавился от пугающей его неизвестности! Аллилуйя!