Мейер все знала и прекрасно понимала. Она знала и об этом письме, но ей было удобно сделать вид, что она не при делах. Все это был дешевый театр, и мы обе это понимали. Конечно же она была согласна с моим решением, и письмо Валера с ней согласовывал. Возможно, в нашей беседе я бы смогла доказать, что поступила правильно, но она нашла бы любой другой повод и этот разговор все равно бы состоялся. Она ведь даже не пыталась искать менеджера по договорам. Я согласилась на это предложения кота в мешке, скептически надеясь на то, что, хотя бы кот будет не дохлый.
Валера приоткрыл дверь и загадочно кивнул мне головой. Я вышла в коридор и пошла за ним в кабинет.
На мониторе была наша групповая фотография с корпоратива, на серваке у нас было множество фотографий с поездок и отдыха. На этой групповой фотографии почти каждому нашему сотруднику было что-то подрисовано. У большинства сотрудников с open space были подрисованы хуи в разных местах, у кого-то они торчали в ушах, у кого-то во рту, у кого-то веером на голове. У меня на голове была каска, у Валеры корона, Мейер была чиста без подрисовок, у Кох вместо глаз были вставлены желтые копейки, и в каждой руке по дилдо. Честнова была вся сплошным черным хуем, где вместо головки торчало ее лицо. Экономочка стояла полубоком, у нее в заднице торчал пучек из ручек и карандашей. У алчного Жени ящик с фаллосами.
Конечно, я знала, чьих это рук дело. Автором сего творчества мог быть только один человек – Храпунов. И причиной тому был очередной приступ обострения. Начальство, спихнув его мне, расслабилось и подзабыло, что он способен на подвиги. А для меня эта фотка была тревожным звоночком, у Храпунова наступал опасный период агрессии. На фото в руке у Храпунова был огромный ятаган с фаллической рукояткой, и это не предвещало ничего хорошего.
Храпунов уже который день возился с отечественной расчетной программой, и у него что-то не получалось.