Спросите Сталина. Честный разговор о важном сегодня

Итак, в деле возникает новый персонаж, известный поэт Борис Пастернак. О чем говорит эти приписка?

• Во-первых, о том, что поэты такого масштаба, как Мандельштам и Пастернак были «на короткой ноге» с представителями власти. О них и их проблемах знают все кремлевские обитатели – и Бухарин, и Сталин в том числе. Потому Бухарин сообщает Сталину не только об аресте «наблудившего» Мандельштама – как известного Сталину человека, но и о том, что другой, не менее известный Сталину поэт Пастернак от этого «в умопомрачении».

• Во-вторых, мы уже знаем продолжение истории.

Что делает Сталин после получения этой записки? Разобравшись с делом Мандельштама (об этом понятно из последующего разговора), он звонит Пастернаку. Разговор состоялся 13 июня 1934 года. Стенограммы не существует, однако сохранилось множество пересказов этого разговора в воспоминаниях современников. Нам показалось, что правильнее всего привести интерпретацию, которую дала жена Мандельштама, почти полностью записанную с ее слов:

«С первых же слов Пастернак начал жаловаться, что плохо слышно, потому что он говорит из коммунальной квартиры, а в коридоре шумят дети. В те годы такая жалоба еще не означала просьбы о немедленном, в порядке чуда, устройстве жилищных условий. Просто Борис Леонидович в тот период каждый разговор начинал с этих жалоб. Мы с Анной Андреевной тихонько друг друга спрашивали, когда он нам звонил: “Про коммунальную кончил?” Со Сталиным он разговаривал, как со всеми нами.

Сталин сообщил Пастернаку, что дело Мандельштама пересматривается и что с ним все будет хорошо. Затем последовал неожиданный упрек, почему Пастернак не обратился в писательские организации или “ко мне” и не хлопотал о Мандельштаме. “Если бы я был поэтом и мой друг поэт попал в беду, я бы на стены лез, чтобы ему помочь”…

Ответ Пастернака: “Писательские организации этим не занимаются с 27 года, а если б я не хлопотал, вы бы, вероятно, ничего бы не узнали…” Затем Пастернак прибавил что-то по поводу слова “друг”, желая уточнить характер отношений с О. М., которые в понятие дружбы, разумеется, не укладывались. Эта ремарка была очень в стиле Пастернака и никакого отношения к делу не имела.

Сталин прервал его вопросом: “Но ведь он же мастер, мастер?” Пастернак ответил: «Да дело не в этом…» “А в чем же?” – спросил Сталин. Пастернак сказал, что хотел бы с ним встретиться и поговорить. “О чем?“ “О жизни и смерти”, – ответил Пастернак. Сталин повесил трубку»[93].

Надо сказать, что существует около двенадцати версий этого разговора. Однако от версии Надежды Мандельштам они отличаются только нюансами. Поэтому можно говорить о достоверности изложения. Из разговора понятно, что атмосфера в творческих кругах того времени была довольно склочной. Отсюда и смакование «коммунальной» темы Пастернака со стороны подслушавших разговор Анны Ахматовой и литератора Георгия Шенгели. Сходятся же все разные версии этого разговора в главном:

• во-первых, Сталин сообщил Пастернаку, что дело Мандельштама пересмотрено и тот будет освобожден;

• во-вторых, Сталин действительно упрекнул Пастернака в том, что тот не вступился за Мандельштама;

• в-третьих, Сталин спросил Пастернака, Мандельштам – мастер своего дела или нет. И Пастернак не ответил.

Существует распространенное толкование этого разговора – мол, манипулятор Сталин «сам посадил, сам позвонил, сам отпустил». Возможно, так и было. Однако, согласитесь, уж очень много канители и лишних «телодвижений» в таком варианте развития событий.