Из воспоминаний маршала известно, что Сталин в этот момент буквально взрывается, он вскакивает из-за стола, обкладывает Жукова трехэтажным матом, снимает его с поста начальника Генерального штаба и отправляет на фронт. Киев по приказу Сталина готовят к обороне, несмотря на угрозу полного окружения группировки. Сталин принял решение: Киев должен остаться нашим. Уже через неделю после приказа Сталина стоять до конца полное окружение основной группировки нашей 5-й армии становится практически неизбежным. И тогда генералы Василевский и Шапошников решаются еще раз поставить перед Сталиным вопрос о необходимости отступления. В архивах нет записи этого разговора, о нем мы можем судить по воспоминаниям Василевского. Вот что вспоминает маршал:
Что же произошло дальше? А дальше была катастрофа. Войска окружены и лишены возможности выполнять задачу, они на грани физического уничтожения. Однако Сталину кажется, что все его обманывают, что никто, кроме него, не хочет оборонять Киев. Ему кажется, что все не так критично, нужно только применить еще больше строгости, еще больше требовательности, больше жесткости, и тогда дело пойдет на лад. Почему мы уверены, что все было именно так? Потому что 14 сентября командованию уже практически разбитой армии, у которой нет ни боеприпасов, ни еды, ни топлива, почти полностью окруженной, Ставка отправляет директиву такого содержания:
Это был тот самый трагический момент, когда железная воля Сталина оказалась бессильной перед объективными обстоятельствами. Приказ оставить Киев Сталин отдал только через пять дней, 19 сентября. Однако было уже катастрофически поздно – к этому моменту войска Юго-Западного фронта будут полностью окружены. При попытке прорыва погибнет весь командный состав фронта, в плен попадут более полумиллиона советских солдат.
Умел ли Сталин признавать ошибки?
Да, умел. Можем ли мы привести конкретный пример? Можем. И пусть этот пример будет иметь прямое отношение к трагическим событиям осени 1941 года, которые мы описали выше. Вот письмо, которое Сталин направляет Тимошенко, Баграмяну и Хрущеву 27 мая 1942 года: