Спрут

А Дайк все не сдавался. В этом клубке дерущихся людей, в мелькании увертливых тел, переплетенных рук и напруженных ног перед Берманом время от времени возникало его пылающее лицо, налитые кровью глаза, слипшиеся от пота волосы. Он то оказывался на земле, прижатый двумя лежавшими у него на ногах полицейскими, то вдруг снова вывертывался, пытаясь подняться на одно колено, а то неожиданно вставал во весь рост, хотя часть врагов, пытаясь ему помешать, висла на нем. Его огромная сила словно удвоилась; когда его хватали за руки, он бодался, как бык. Много раз казалось, что его вот-вот одолеют, но он вдруг высвобождал руку, ногу, плечо, и враги, считавшие, что справились с ним, на мгновение овладевшие своей жертвой, стиснувшие ее, державшие железной хваткой, вдруг отцеплялись, потому что Дайк отшвыривал кого-то прочь, и тот, обливаясь кровью, катился кубарем, а сам он, уворачиваясь от ударов и расталкивая наседавших противников, пятился, работая в то же время кулачищами, как поршнями, и волоча за собой всех, кто висел на нем.

Он несколько раз вырывался у них из рук и какое-то мгновение стоял почти свободный, тяжело дыша, дико вращая глазами, в изодранной в клочья одежде, окровавленный, обливающийся потом, страшный, — но почти свободный! И в один из таких моментов шериф воскликнул вполголоса:

— Черт возьми, да ведь он у нас еще уйдет!

Но Берман наблюдал за схваткой спокойно.

— Все это говорит, что упрямства у него хоть отбавляй, — заметил он, — но вот насчет здравого смысла слабовато.

Увы, как ни вырывался Дайк из цепких рук и железных объятий, как ни расшвыривал наседавших на него врагов, как ни отвоевывал мгновения свободы — каждый раз оказывалось, что кто-нибудь из нападавших да повиснет у него на руке, на ноге, на шее, а остальные, переведя дух, тоже накидывались на него, несокрушимые, беспощадные, свирепые, как собачья свора, спущенная на волка.

Наконец двоим из них удалось свести вместе запястья Дайка, и шериф, изловчившись, защелкнул на них наручники. Но даже тут Дайк, орудуя стальными наручниками как средством нападения, умудрился так стукнуть ими по лбу Дилани, что тот свалился с ног. Но он больше уже не мог обороняться от тех, кто нападал на него с тыла, и лассо наконец было наброшено на него; руки оказались крепко примотанными к бокам. Дальнейшее сопротивление стало бесполезным.

Раненый полицейский сидел на земле, привалившись к валуну и поддерживая двумя руками окровавленную челюсть. Лошадь шерифа с раздробленной ногой пришлось пристрелить. Лоб Дилани был рассечен до самого виска. У шерифа была вывихнута правая кисть. Второй полицейский до того обессилел, что не мог без посторонней помощи сесть в седло.

Он и сам впал в полуобморочное состояние, пошатнулся и не мог сделать ни шагу. Его усадили на кобылу Энникстера, и шериф повел лошадь в поводу, Берману пришлось поддерживать Дайка сбоку. Небольшая процессия спустилась с холма и повернула к Боннвилю. Там будет составлен специальный поезд, состоящий из паровоза и одного вагона. Эту ночь разбойник проведет за решеткой в висейлийской тюрьме.

Когда они тронулись, Дилани с Берманом оказались в хвосте. Бывший ковбой повернулся к своему хозяину.

— Ну, начальник, — сказал он, с трудом переводя дыхание и бинтуя раненую ногу. — Взяли мы его наконец!

VI

В то лето Остерман первым начал убирать пшеницу и, закончив уборку, организовал облаву на зайцев. Такое развлечение, подобно балу по случаю завершения строительства энникстеровского амбара, было событием, принять участие в котором приглашались все фермеры, Облаву предполагалось начать в дальней западной части остермановской фермы, двинуться оттуда на юго-восток, захватить северную окраину Кьен-Сабе, где у Энникстера не была посеяна пшеница, и закончить среди холмов у истока Бродерсонова ручья; там должен был состояться пикник с традиционным костром и жареным на вертеле мясом.

Рано утром, в день облавы, когда Хэррен и Пресли седлали у конюшни лошадей, к ним подошел Фелпс и сказал:

— Вчера я был в городе и слышал, что Кристиен не отстает от Рагглса, требует, чтоб тот ввел его во владение ранчо Лос-Муэртос, а Дилани домогается того же в отношении Кьен-Сабе.

Это был тот самый Кристиен, агент по продаже земельных участков, двоюродный брат Бермана, один из главных участников драматических событий, разыгравшихся при поимке Дайка. Он выступил в качестве покупателя ранчо Лос-Муэртос сразу же после того, как железная дорога огласила новые цены на принадлежащие ей участки земли в окрестностях Боннвиля.

— Кристиен, конечно, утверждает, — продолжал Фелпс, — что, когда он покупал Лос-Муэртос, железная дорога гарантировала, что вступить во владение он может в любое время, никаких препятствий к тому не будет, вот он и решил получить ферму до того, как соберут урожай.