Спрут

— Все это шито белыми нитками, — сказал Хэррен, взнуздывая лошадь, — так же, как и то, что Дилани купил главную усадьбу Кьен-Сабе. Та часть Кьен-Сабе, по оценке самой железной дороги, стоит десять тысяч долларов, если не все пятнадцать, а Дилани не наберет денег и на хорошую лошадь. Эти люди даже не пытаются соблюдать приличий. Откуда у Кристиена взялись деньги на покупку Лос-Муэртос? Во всем Боннвиле не найдется человека, которому это было бы под силу. Негодяи! Черт их побери! Как будто мы не видим, что Кристиен и Дилани — правая и левая рука Бермана. Но мы их отрубим, — свирепея вдруг, вскричал он, — пусть только сунутся сюда!

— Как же это так, Хэррен, — спросил Пресли, когда они вместе выехали со двора. — Неужели эта шайка может поступать как ей вздумается, несмотря на то, что постановление Верховного суда еще не обнародовано?

— Видишь, как они ставят вопрос, — буркнул Хэррен. — Утверждают, что дела, переданные в Верховный суд на пересмотр, не являются «прецедентными», как считали мы, и поскольку ни Энникстер, ни отец сами не подали на апелляцию — дела их считаются проигранными. Это самое настоящее мошенничество в худшем своем проявлении, но ничего они этим не добьются. Союз сейчас очень силен. Пока что они не посмеют нас тронуть. Пусть попробуют захватить хотя бы одну из окрестных ферм — мы против них мигом шестьсот винтовок выставим. Чтобы согнать любого из нас с нашей земли, потребуется целый полк солдат. Нет, брат, они знают, что на этот раз Союз шутки шутить не собирается.

На шоссе Пресли и Хэррен, ехавшие рысью, то и дело обгоняли верховых, дрожки, линейки, а то и фургоны, двигавшиеся в одном с ними направлении. Участвовать в облаве на зайцев собирались все фермеры из окрестностей Боннвиля — те самые люди, которые отплясывали на балу в новом амбаре Энникстера. Все они были нарядно одеты: девушки в кисейных платьях и соломенных шляпках, мужчины в легких плащах поверх черных костюмов, пожилые женщины в ситцевых платьях в цветочек или крупный горошек. Шляпки многие из них скоро поснимали — день был знойный — и, завернув в газеты, попрятали под сиденья. Спасаясь от пыли, они затыкали носовые платки за ворот или же повязывали их вокруг шеи. На оси экипажей покачивались тщательно прикрытые цинковые ведерки со снедью. Подростки — мальчики в рубашках с гофрированным жабо, девочки в тесных туфельках — высовывались из экипажей и флегматично обозревали окрестности, жуя бананы и миндальное печенье. Пропыленные, привязанные к экипажам псы бежали рядом, вывалив языки.

Душное калифорнийское лето окутывало землю. Иссохшая земля на холмах порыжела и растрескалась. Опыленные солнцем трава и дикий овес хрустели под ногами, как осколки стекла. Дороги, изгороди, даже нижние ветви и листья деревьев были покрыты толстым слоем пыли. Солнце выжгло все краски, и только орошаемые участки ярко зеленели — оазисы среди огромной бурой пустыни.

Почти созревшая пшеница из бледно-желтой стала золотистой, а местами и светло-коричневой. Огромным ковром расстелилась она по земле. Насколько хватал глаз, не было видно ничего, кроме безбрежного моря пшеницы, колыхавшейся и шуршавшей сухими стеблями при редких порывах горячего юго-восточного ветра.

Итак, Хэррен и Пресли ехали по шоссе, а число верховых и экипажей все возрастало. Скоро они поравнялись с телегой, в которой вез свое семейство Хувен, сзади к ней была привязана оседланная лошадь. Невысокий немец в старом сюртуке с Магнусова плеча, в новой широкополой соломенной шляпе сидел на передке рядом с женой. Хильда и старшая дочь Минна примостились сзади на перекинутой от борта к борту доске, заменявшей скамейку. Пресли и Хэррен остановились поздороваться.

— Слюшайте! — кричал Хувен, показывая старое, но бережно хранимое ружье. — Послюшайте, рати бога! Этот ружье очень корошо на зайцы. Когта он остановился и сел на задни лапки, я бах! — готофф!

— Распорядители не позволят вам стрелять, Бисмарк, — сказал Пресли, не отводя глаз от Минны.

Хувен покатился со смеха.

— Хо-хо! Славная шутка! А если я тоже есть распорядитель? — хохотал он, ударяя себя по колену.

Собственный ответ показался ему верхом остроумия. Весь день потом только и слышалось: «А мистер Прейсли, он говорит: „Распорядитель не позволяйт вам стрелять, Бисмарк“, а я ему: „А если я тоже есть распорядитель?“»

Приятели поехали дальше. Образ Минны Хувен, удивительно хорошенькой в своем розовом полотняном, свежевыстиранном и отглаженном платьице и в купленной в боннвильском магазине соломенной шляпке на иссиня-черных волосах, запал в душу Пресли. Он так и видел ее бледное лицо, алые губки, зеленоватые глаза — настоящая красавица, за которой вечно волочились молодые люди. Ее сердечные дела были постоянной темой разговоров на ранчо Лос-Муэртос.

— Хоть бы дочка Хувена не вступила на путь порока, — сказал Пресли Хэррену.

— Ну, что ты! — ответил тот. — Минна — девка хорошая, ничего такого за ней не водится. Выйдет замуж за своего десятника, — ну того, занятого на канале, — и дело с концом.