Святой Иоанн Златоуст говорит: «Сребролюбие — ужасный зверь, великое зло! Оно сделало Иуду святотатцем и предателем, несмотря на то, что он творил чудеса, находился со Христом, Который не имел где главы преклонить; несмотря на то, что ежедневно был научаем делами и словами тому, что не должно иметь ни золота, ни серебра, ни двух одежд» (Сбор, бесед, стр. 255).
И еще тот же святитель говорит: «Сребролюбие есть страсть, ужаснейшая из всех страстей. Отселе гробокопатели, раскапывающие могилы, чтобы обобрать покойника, отселе убийцы, отселе войны и битвы, отселе всякое зло» (стр. 256). Медведи и волки, насытившись, отступают от пищи, а сребролюбцы не насыщаются никогда. Они исполнены крайней жестокости и вражды к ближним; ни страха геенны, ни стыда перед людьми, ни милосердия, ни сострадания; но бесстыдство, наглость и презрение ко всему будущему. «Корыстолюбцы внутри демоны, а извне — звери, и даже хуже зверей. Демон враждует против человека, а не против подобных ему демонов, а корыстолюбец старается всячески причинить зло и ближнему, и родному, не стыдясь самой природы» (стр. 571). Вот какими мрачными красками описал святой Иоанн Златоуст жажду богатства — корыстолюбие!
Послушайте, какое сказание помещено в житии святого Андрея, Христа ради юродивого.
Один инок исповедовал людей на торжище и собирал деньги. Святой Андрей подошел к нему. Инок, думая, что это какой-нибудь из нищих, сказал ему: «Бог, брате, да помилует тя, не имею бо, что ти дати». Андрей отошел от него и увидел у него на шее обвившегося страшного змия с надписью: «Змий сребролюбия, корень всякому беззаконию».
Осмотревшись, Андрей увидел двух юношей, между собой спорящих. Один черный с темными очами, другой белый, как свет небесный. Первый говорит: «Мой чернец, потому что волю мою творит: он и немилостив, и сребролюбец, и части с Богом не имеет, но как идолослужитель мне работает». Светлый же юноша говорит: «Нет, он мой, потому что постится и молится, смирен и кроток». При сем послышался голос с неба к светлому ангелу: «Нет тебе части в этом чернеце, оставь его, ибо он работает монете, а не Богу». И тотчас отступил от него ангел, и овладел им дьявол (Царство благод., стр. 281).
Помните это, братия, и не желайте богатства, не давайте овладевать собой змию сребролюбия. Мы наги явились на этот свет, наги явимся и на тот свет; ничего с собой не возьмем туда, одни дела пойдут с нами! Вот запасти бы побольше добрых-то дел, об этом надо заботиться, а богатства не нужно; Бог с ним. Ведь с ним как раз дойдешь до вечной погибели. Помните, что сказал Спаситель нам в святом Евангелии: «Удобее есть велбуду сквозе иглине уши пройти, неже богату в Царствие Божие внити». На что богатство? Было бы чем семейство прокормить и одеть, было бы хоть немного про черный день. Ведь не тот счастлив, кто богат, а тот, кто малым доволен («Воскресенье», 1888 г., № 46).
О пьянстве
Среди разных жизненных путей есть одна дорога, более прочих просторная, ничем не стесненная, ни Божиими законами, ни приличиями человеческими, по которой идущие иногда сами говорят: «Раздолье, а не житье!» И действительно: что знают, то и говорят, что хотят, то и делают идущие по ней; на этом пути у них и буйное веселье, и пение, и пляски, и сродное тому сквернословие, и непрестанное курение табака, и многое тому подобное; и при всем том они идут по этому пути и горя не знают... Впрочем, не без горя же идут бедняги: они ищут в вине отрады и находят в нем более отравы, которая их лишает даже счастья земной жизни и уготовляет им еще кромешную тьму и вечный скрежет зубов.
Вот идет один прохожий по той дороге, по которой многие идут, идет и посматривает на тот дом, у которого есть вывеска с надписью: «Продажа вина».
Посмотрим на него, не поворотит ли и он к своему постоялому двору, где все, проходящие по пути сему, находят себе отдохновение. И действительно, как будто кто-то зовет и тащит его против воли в это место, где он может угостить себя лучше, чем у бедняка на свадьбе.
В растворенную им дверь заглянем и мы в кабак. Фу! Какая пропасть народа! Сколько здесь людей! И почто это иные с песнями сидят, а иные со злобной бранью? Не дом ли это умалишенных? И отчего здесь еще дым такой и смрадный запах?
И что же? Все это, противное чувству человеческому, пьянице приходится как раз по душе, и потому он так поспешно, так охотно ходит в питейный дом, где из-за стойки посматривает человек в хорошей одежде, готовый уже к услугам его и ждет только слова: «Подай вина». Ну и давай, наливай скорее! Пусть бы и так, выпил чарку или две, и довольно; так нет, если от двух повеселее стало на сердце, то от пяти, думает пьяница, еще будет веселее: и вот в глазах его теряется свет, слух наполняется шумом, ему представляется, что земля подымается вверх и горы даже идут кругом.