Вот оно, веселье, которого так искал пьяница, и идет он из веселого дома как бы с завязанными глазами, спотыкаясь и падая, идет и кричит неистовым голосом песню, которую и слушать бывает неприятно хорошему человеку; и с этой песнью приближается к своему дому.
Заслышав еще издалека хриплый голос пьяницы, жена его уже терзается в сердце: «Ох, горе же мое, не житье! Пьяница-то опять налопался! Провалился бы сквозь землю с житьем таким!» Все это приходилось не раз, я думаю, слышать всякому из нас своими ушами и видеть своими глазами, как пьяницу встречает жена: с каким унынием и огорчением она смотрит на него, входящего в избу с бранью! Пьяница тогда готов бывает губу разбить несчастной жене своей. Хотя она и повинуется всем его приказаниям, однако пьянице никак не угодишь: то не ладно ему, и другое не ладно, и прибитая жена должна наконец удалиться от него. Горе и детям его, бедняжкам!
Они, как равно от разбойника, от него прячутся, кто на печку, кто на полати, и сидят, дрожат от страха, проливая слезы о матери, которая с ревом и бранью ушла из избы.
Не лучше бывает, если мать остается при них: в нее летят со стола и чашка со щами, и жбан с квасом, а мало того — таз и нож, и все, что попало в руки пьяницы. И вот когда междоусобная война стихает, победитель предается покою, им овладевает сон, и он валяется на полу, а иногда еще в блевотине: любезно тогда на него смотреть? Я думаю, он и жене тогда бывает столь же отвратителен, как для нас черви, копошащиеся в отхожих местах.
Но мы посмотрим еще, что дальше делается с пьяницей: вот он встает поутру с чугунной головой, руки у него дрожат, и он принужден бывает опохмелиться, и, если есть на что, то жди того, что он перепохмелится и опять такой же сочинит бунт; но горе, если и не на что, особенно, если предупредительная жена успела спрятать и запереть все, что можно унести в кабак; пьяница хватает топор и, как разбойник, ломает все, что делает ему преграду к пьянству, и если жена осмелится еще держаться за свое добро и не давать нести в кабак, то бьет ее не на живот, а на смерть, — и зубами рвет руки ее, как злая собака.
Неудивительно, что пьяница бывает ненавидим женой и детьми, и всеми добрыми людьми; одни только у него друзья-приятели — такие же, как и он, пьяницы, да разве еще сам сатана.
Это представлен здесь один, и притом не самый важный случай, постигающий пьяниц с их несчастными семействами; но что делается в кругу самих пьяниц, в их буйных обществах, того не пересказать. У кого вой? — сказано в Писании, — у кого стон? У кого ссоры? У кого горе? У кого раны без причины? У кого багровые глаза? У тех, которые долго сидят за вином, которые приходят отыскивать вина приправленного (Притч. 23, 29-30)! Пьяницы и без того склонны ко злу, но когда разгорячены бывают вином, то делаются как звери злые, часто из-за пустяков ссорятся, дерутся, доходят до кровопролития и даже убийства.
О, пьяницы, невольники дьявола, сообщники сатаны, наследники преисподней, враги Христова креста, искоренители всякого блага, идущие по широкому пути в погибель! Не пора ли вам вразумиться и познать гибельное свое состояние? Не оставить ли пьянство и не искать ли примирения с Богом? Но едва ли кто вразумит вас бежать от грядущего на вас страшного гнева Божия. Вам пьянство кажется пустяком, за которое будто не будет суда: попить, песни попеть и поплясать или вдаться в пустословие, смехотворство — это, вам кажется, не бедовое дело. Иной пьяница говорит еще: «Я люблю только выпить, а больше ни в чем не виноват; но если и пью, то за свои», — а того не знает, что с пьянством соединены все главные пороки, все худые желания от него происходят и совершаются пьяницами в их пьяном виде.
В отеческих писаниях упоминается об одном подвижнике, которого дьявол склонял на какой-нибудь важный грех, и наконец сказал ему: «Хотелось мне, чтобы убил ты человека или хотя сделал блуд, но ты противишься этому; исполни же хотя одно мое желание, напейся допьяна, и я тебя оставлю в покое, больше искушать не буду». Тот поддался этому искушению, и что же вышло?