Спутник христианина

Пятая заповедь предписывает, в-третьих, питать и покоить родителей во время нужды, скорби, болезни и старости, доставлять им всякое вспоможение и утешение, делить с ними последний кусок хлеба, хотя бы и сами были в нужде, скорби и немощи. Ветхозаветная история представляет нам в лице Руфи пример нежной, заботливой любви к родителям и к тем, кто заступает для нас место родителей.

В то время, когда судии правили народом израильским, сделался голод во всей земле израильской. По этому случаю один из жителей Вифлеем Иудейского, по имени Елимелех, с женой своей Ноеминью и двумя сыновьями, переселился в землю Моавитскую. Здесь Елимелех и умер; а сыновья его женились на моавитянках. В продолжение десятилетнего пребывания в земле Моавитской умерли здесь и сыновья Ноемини. Между тем голод в земле израильской прекратился. Ноеминь, по смерти мужа и детей, не имея средств жить на чужой стороне, решилась возвратиться в свое отечество, где надеялась найти родных, которые скорее, нежели чужие, оказали б ей вспоможение. С ней пошли и невестки. Дорогой Ноеминь, размыслив о своей бедности и о том, что не в состоянии будет прокормить невесток, с материнской нежностью сказала:

«Дочери мои, возвратитесь к родным вашим! Господь да благословит вас счастьем за то, что любили вы покойных сыновей моих и ко мне всегда были почтительны. Вы сами видите, как я бедна; и потому я ничего не могу сделать для вас, чем бы отплатить за доброе ваше ко мне расположение». Невестки плакали, не желая расстаться с любимой свекровью; а Ноеминь настаивала, чтобы не подвергались они бедствиям нищеты из-за привязанности к ней.

Наконец одна из невесток, по имени Орфа, возвратилась домой; но Руфь, другая невестка, следовала за свекровью. Тогда Ноеминь сказала Руфи: «Дочь моя, ты видишь, Орфа возвратилась к родным своим и хорошо сделала, там не будет ей недостатка в необходимом для жизни; последуй и ты примеру ее». Руфь отвечала: «Нет, я не оставлю тебя! Куда ты пойдешь, туда пойду и я; где ты водворишься, там водворюсь и я, твой народ будет моим народом; твой Бог будет моим Богом! Где ты умрешь, там и я умру, одна смерть разлучит меня с тобой!» И Руфь шла с Ноеминью.

Они пришли в Иудею, в город Вифлеем во время жатвы ячменя, не имея дневного пропитания. Руфь, с позволения матери-свекрови, пошла в поле к жнецам подбирать колосья на ниве, оставляемые в пользу нищих и пришельцев, по заповеди Божией.

Господь привел Руфь на ниву одного богатого человека Вооза, который был в родстве с ее покойным мужем. Однажды Вооз пришел посмотреть, как работали его жнецы; увидел Руфь, усердно трудившуюся в собирании оставшихся колосьев, узнал, кто она и откуда, и, подойдя к ней, сказал: «Я слышал, я знаю, как почтительно ты обходилась со свекровью по смерти твоего мужа: Бог наградит тебя за эту детскую любовь! Но чтобы не привелось тебе испытать неприятностей от жнецов на чужих нивах, прошу тебя ходить на мое поле каждый день, пока продолжается жатва; здесь никто не обидит тебя». И приказал Вооз своим слугам обходиться с ней почтительно и нарочито оставлять побольше колосьев на ниве в пользу бедной Руфи. Во время обеда жнецов Руфь была приглашена к общему столу.

Но и обласканная богатым человеком, Руфь не забыла про свою свекровь и от кушанья, ей предложенного во время обеда, отлагала некоторую часть для свекрови. После обеда Руфь опять принялась за работу и собирала колосья до вечера; потом, высушив собранные колосья и вымолотив из них целую меру ячменя, принесла свекрови ячмень и сбереженное от обеда кушанье. Так трудилась Руфь в продолжение жатвы ячменя и пшеницы и так заботливо промышляла о своей матери-свекрови. За то Бог и наградил ее, удостоив чести быть праматерью царя Давида и Мессии, Господа Иисуса Христа.

Болезненной грустью сжимается сердце при встрече с детьми, непочтительными к своим родителям. «Однажды, посещая приход мой, — говорит некоторый проповедник, — я вхожу в дом, где первый предмет, взору моему представившийся, был старец, уединенно сидевший в углу покоя. Белые волосы его, истощенное от трудов и согбенное под тяжестью лет тело с первого взгляда внушили мне чувство почтения и уважения. Я подошел ближе, чтобы поговорить с ним; тоска, грусть, скорбь написаны были на лице его. — «Что с тобой, друг мой? Ты, мне кажется, очень печален? Как, ты плачешь! Кто тебя обидел? Не случилось ли какого несчастья в твоем семействе?» — «Ах, — отвечал старец, — я желал бы умереть и ежедневно молю Бога взять меня из сего света, где я ни к чему более не годен, где каждый день слышу упреки за хлеб, мной съедаемый, и почти всегда орошаю его слезами.