Средь других имен

Волжская тоска моя, татарская,
Давняя и древняя тоска,
Доля моя нищая и царская,
Степь, ковыль, бегущие века.

По соленой казахстанской степи

Шла я с непокрытой головой.
Жаждущей травы предсмертный лепет,
Ветра и волков угрюмый вой.

Так идти без дум и без боязни,

Без пути, на волчьи на огни,
К торжеству, позору или казни,
Тратя силы, не считая дни.

Позади колючая преграда,

Выцветший, когда-то красный флаг,
Впереди — погибель, месть, награда,
Солнце или дикий гневный мрак.

Гневный мрак, пылающий кострами,

То горят большие города,
Захлебнувшиеся в гнойном сраме,
В муках подневольного труда.

Все сгорит, все пеплом поразвеется.

Отчего ж так больно мне дышать?
Крепко ты сроднилась с европейцами,
Темная татарская душа.

1954 год

«Да, мне д о роги стали слишком…»

Да, мне до

роги стали слишкомЭти белые вечера.
Значит, мне наступила крышка.
Что же делать? Пора.

После каждой встречи сильнее

То, что годы пытались смять,
От чего я брела, немея,
И к чему вернулась опять.

Не заваривай адское варево,

Расхлебаешь его сама.
И запомни, что после зарева —
Непроглядная мертвая тьма.

1954 год

«Протекали годы буйным золотом…»

Протекали годы буйным золотом,
Рассыпались звонким серебром,
И копейкой медною, расколотой
В мусоре лежали под столом.

Годы бесконечные, мгновенные,

Вы ушли, но не свалились с плеч.
Вы теперь, как жемчуг, драгоценные,
Но теперь мне поздно вас беречь…

Июль

Июль мой, красный, рыжий, гневный,
Ты юн. Я с каждым днем старей.
Испытываю зависть, ревность
Я к вечной юности твоей.

Ты месяц моего рожденья,

Но мне ноябрь сейчас к лицу,
Когда, как злое наважденье,
Зима сквозь дождь ползет к крыльцу.

Но и в осеннем неприволье

Листва пылает, как огни,
И выпадают нам на долю
Такие золотые дни,

Что даже солнечной весною

Бывает золото бледней.
Хмелеет сердце, сладко ноет
Среди таких осенних дней.

1954 год

«Нам отпущено полной мерою…»

Нам отпущено полной мерою
То, что нужно для злого раба:
Это серое, серое, серое —
Небеса, и дожди, и судьба.

Оттого-то, завидев горящее

В багрянеющем пьяном дыму,
От желанья и страсти дрожащие,
Мы бежим, забываясь, к нему.

И пускаем над собственной крышею

Жарких, красных, лихих петухов.
Пусть сгорает все нужное, лишнее —
Хлеб последний, и дети, и кров.

Запирались мы в срубах раскольничьих

От служителей дьявольской тьмы
И в чащобах глухих и бессолнечных
Мы сжигались и пели псалмы.

Вот я и убегаю от серого

Растревоженной жадной душой,
Обуянная страшною верою
В разрушенье, пожар и разбой.

1954 год

«Игра опасных намеков…»