Средь других имен

Все в памяти:
тайга,
печальный гон,
неправдой тяжкой
шаг обременен;
скользят в снегу
истасканные ноги.
В глазах нет солнца,
а душа в тревоге.
Там —
кто-то —
падает в дороге..
И холодно
от ветренных времен.

Сентябрь 1936 года. Ухта

«Этап. Недоуменье. Замять…»

Этап. Недоуменье. Замять.
Кривится шаг.
На холоду
распутываем голосами
нас оглупившую беду.

Копаемся туманно в груде

догадок,
ищем — где концы…
И жгут вопросы: кто же судьи —
убийцы или мудрецы?

За чьи духовные изъяны

зачли нам грех?
Иль сбылся сдвиг:
из Откровенья Иоанна
Конь Блед над разумом возник?

Далече ли придется топать?

Морозны мысли…
Дух в петле
облыжности… И, словно копоть,
недоуменье на челе.

Да и зачем все пересуды?

Не понимаем ни аза.
От государственной простуды
у нас воспалены глаза.

Декабрь 1936 года. Трасса Чибью — Крутая.

Лагпункт Седью

«Мать, убаюкай песней меня…»

Мать, убаюкай песней меня…
Видно, кончено все…
О, как больно и тесно!
Песню вдохни мне,
прощальную песню —
в сердце,
где тени прошедшего дня.
Голову тяжкую
мне не поднять,
спрячь на груди ее,
крытую дымом.
Плакальщиц нет
и молчат пилигримы…
Мать,
убаюкай песней меня.

1936 год, Ухтопечлаг.

Лагпункт Ухта

«Молчу о тайнах власти…»

Молчу о тайнах власти —
тишина!
Причина жесткости
нам неясна.
А часовые, словно
Геростраты,
их лица тупы,
их в крови

зарплата…Неужли власть им
навсегда дана?

Январь 1937 года. Седью

В лазарете

Шумят за стеною
   столетние ели,
апрель послезавтра
   и — пение птах…
Ручей,
   как младенец
в земной колыбели,
опять залепечет
   в крутых берегах.

Опять журавли

   поднимаются с Нила,
в морях собираются
   рыб косяки,
а здесь
   надо мною
сиделка склонилась…
Вгрызаются в окна,
   крутясь,
сквозняки.

А ты?

   Где же ты?
Под железною крышей
ты спишь,
   горячо разметалась коса.
Но в сумерках бреда
   я голос твой слышу,
я чувствую губы,
   я вижу глаза.

Ты рядом?

   Со мной!
Ты поешь на закате.
Пытаюсь обнять,
   но хватает рука
сосновый скелет
   заскрипевшей кровати
и полосатый
   покров тюфяка.

И снова лопаты

   о грунт загремели.
Уже мимо окон
   и доски несут.
Как ты далеко —
   затерялась в метели,
не знаешь,
   что я
накануне апреля
умру
   на рассвете
в четвертом часу.

Март 1937 года. Седью

«Все отнято: и честь, и имя…»

Все отнято: и честь, и имя…
И днесь владычествует ложь,
И ты с такими же другими
между конвойными идешь.

На сворках псы —

   косятся люто…
И неизвестно почему —
непостижимое уму —
над государством тень Малюты.

Март 1937 года. Седью

Ожидание весны

Покидают бураны
   мою параллель,
и врывается
   щебет
и клекот.
Нет, не мой еще
   грянул апрель.
До него, видно,
   ой как далеко!

Апрель 1937 года. Седью

«Навытяжку…»