Среди тысячи слов

Гамлет кружил вокруг меня, сцепив руки за спиной. На нем были черные штаны, ботинки и камзол с золотой подвеской, пришитой на груди. Темный и опасный. Изливающий душу. Волосы всклочены, спутаны и кажутся неопрятными по сравнению с его аккуратным костюмом. На губах застыла напряженная, лишенная радости улыбка. Глаза глядели на меня с волнующимся морем любви, желания, гнева и боли.

– Боже, мой господин, как ваша честь поживает? – мой голос уже дрожал.

– Я смиренно благодарю вас, хорошо, хорошо, хорошо.

Дрожащей рукой я протянула письмо и ожерелье.

– Мой господин, у меня есть ваши подарки, которые я давно хотела отдать. Прошу, примите их.

Гамлет дернул подбородком, словно забавляясь.

– Нет, не я. Я вам никогда ничего не давал.

Он продолжал бродить вокруг меня, когда я снова протянула руку.

– Благородный господин, вы знаете, что давали. И с ними слова сладкого дыхания, созданные, чтобы сделать все ярче… – я проглотила слезы… – «Их аромат потерян, заберите их. Ведь благородному уму дорогие подарки кажутся жалкими, когда давший их оказывается жесток». – Я вложила ожерелье и письмо в его руку. – Вот, мой господин.

Гамлет забрал и то и другое, не останавливаясь. Его губы изогнулись в ужасной ухмылке, а смех звучал издевательски.

– Ха, ха! Вы честны?

– Мой господин?

– Вы справедливы?

От его постоянного движения у меня закружилась голова, ведь я пыталась удержать его взгляд.

– Что мой господин имеет в виду?

Гамлет пожал плечами, словно ответ был прост.

– Если вы честны и справедливы, то ваша честность не должна стать проблемой для вашей красоты.

– Разве может у красоты, мой господин, быть лучший спутник, чем честность? – спросила я.

Он отвечал, что красоте легче превратить девственницу в шлюху, чем честности сделать из шлюхи девственницу.

«Ты опоздала, – говорил он. – Вред уже нанесен».

– Это какой-то парадокс, – сказал он, и голос стал мягче, а шаги замедлились. – Но время предоставляет доказательства. – Он прервал свою медленную прогулку вокруг меня и удержал мой взгляд. В лице сквозила боль. Потом он опустил глаза на письмо, и я увидела, как они наполнились слезами.

– Я действительно когда-то любил вас.

Непрошенные слезы потекли по щекам.

– И правда, господин, вы заставили меня в это поверить.

Весь театр затаил дыхание. Воздух казался стеклянным, готовым разбиться на сотни осколков.

– Вам не стоило мне верить, – тихо сказал он. И разорвал письмо и красную ленту на кусочки. Они, подобно снегу и крови, упали на пол, когда он поднял взгляд на меня.

– Я вас не любил.

Его слова врезались мне в грудь и попали в самое сердце. Я вытянулась. Губы задрожали, когда вернулся холод, и тело онемело. Безразличие. И в этот раз я к нему потянулась.

«Отсутствие чувств, – подумала я, – предпочтительнее предстоящей боли».

– Я больше вас обманута, – сказала я с таким безразличием, на какое была способна.

Глаза Гамлета вспыхнули от моего грубого ответа. Его сдерживаемый гнев и боль вырвались потоком древних слов. Он подошел ближе, возвышаясь надо мной.

– Отправляйтесь в монастырь, зачем вам рожать грешников?

Он схватил меня за плечи, и я ахнула, удерживая его взгляд и не в силах отвернуться.

– Зачем таким людям, как я, ползать между землей и небесами? Мы отъявленные мошенники, все, не верьте ни одному из нас. Отправляйтесь в монастырь!

Его хватка стала крепче, когда он попытался восстановить дыхание и взять гнев под контроль. В глазах появилась мольба. Один шанс для нас.

– Где ваш отец? – спросил Гамлет, и его голос дрогнул, обнажая самого Айзека.

Пьеса исчезла. Исчезли и сцена, и театр. Публика сузилась до одного сиденья, где находился мой отец. Смотрел из темноты, как Айзек просил меня, молил меня в последний раз выбрать его.