Срединная Англия

Он предложил подвезти ее до Шрусбери, но она сказала, что это незачем, и вызвала себе такси. Приехало оно минут через двадцать, они тем временем болтали — и получалось это гораздо легче и с большей взаимной открытостью, чем в интервью. Бенджамин вызвал ее на откровенность, разговорившись с ней о ее карьере, устремлениях, тяжкой доле вольного писателя в нынешней беспощадной экономике. Спросил, предпочитает ли она быть политически в согласии с изданиями, для которых пишет, и его поразил оборот, который она употребила в ответе: нет, она готова быть «идеологически гибкой» в этом смысле. Про себя он сделал вывод, что она пойдет далеко. Но Гермиона ему в целом понравилась, и он чувствовал, что она выказывает, вероятно, не цинизм, а прагматизм, порожденный трудными обстоятельствами, а когда они пожали друг другу руки, он продержал ее ладонь в своей с большим теплом — возможно, чуть дольше необходимого, — и после того, как она ушла, он, моя кофейные кружки, вспомнил, что в гости к нему почти никто больше не ездит, и дом без нее вдруг показался пустым.

* * *

Интервью вышло через четыре дня. Филип с Бенджамином решили встретиться за кофе в садоводческом центре «Вудлендз» и оценить разрушения.

— Ну, могло получиться и хуже, — проговорил Филип.

Газета лежала на столе между ними. Бенджамин промолчал.

— Могла бы и отлупить, — добавил Филип.

Бенджамин продолжал молчать. Взял газету и еще раз взглянул на заголовок. Прочти он это еще хоть сорок или пятьдесят раз, оторопь все равно не прошла бы.

СВОЙ ИЗГОЙ.

— Это так несправедливо, — произнес он. — Как она это все написала. Так несправедливо.

Филип взял газету и прочел подводку — которую он тоже выучил едва ли не назубок: Бенджамину Тракаллею нравится считать себя смелым посторонним в Букеровском забеге этого года, однако, как выяснила Гермиона Доз, этот писатель со связями не так-то прост.

— «Писатель со связями» — довольно сильно сказано, — согласился он.

— Довольно сильно? Это вранье — откровенное вранье. — Бенджамин выхватил у Филипа газету. — Тут написано, что в университете я был знаком с Борисом Джонсоном. Я с ним ни единым, блин, словечком не перекинулся! Мы жили в одном коридоре недели три, он меня обгонял по дороге в туалет. «Он годами был на короткой ноге с влиятельными медийными фигурами вроде Дуга Андертона» — какая же это чепуха. Мы в школе вместе учились. Сорок лет назад. А вот это: «Заявляет, что у него нет доступа к внутреннему кругу литературного Лондона, и при этом с радостью делится скабрезными слухами о своем собрате-писателе — Лайонеле Хэмпшире, который, оказывается, друг семьи».

— Хороша, — признал Филип. — В этом ей не откажешь. Вот тебе и превращение грубых металлов в золото.

— Ты вообще на чьей стороне? Она еще и придумывает, что я сноб, — бросил своих старых друзей по начальной школе, когда перешел в «Кинг-Уильямс».

— А, кому какое дело, — сказал Филип. И добавил — менее уверенно: — Я бы волновался больше о том, что ты тут получаешься немножко расистом, честно говоря.

Бенджамин вытаращился на него.

— В смысле, ты правда так сказал? — Филип взял газету из дрожавших рук друга. — «Сидя в своем уютном прибежище в сердце английской провинции, Тракаллей заявляет, что „мультикультурализм — в основном городское явление. Я переехал сюда, чтобы от всего этого быть подальше“».

Бенджамин заклокотал от ярости.

— Я сказал нечто подобное, да. Но в промежутке была еще куча всякого другого — о том, как я хотел убраться подальше от шума, толп и стресса.

— Избирательное цитирование — прелестная вещь. «Я обращаю его внимание на то, что писатели из ЧАЭМ в списке этого года представлены мощнее, чем когда-либо прежде, и намекаю, что этому можно радоваться, на что Тракаллей отвечает лишь: „Я и есть настоящий аутсайдер“».

Бенджамин вновь бессвязно залопотал от ярости.

— Просто «я — настоящий аутсайдер». Тире. Без «и есть». И говорил я об издании. Говорил о том, что получил десятки отказов и в итоге издавался у тебя.

Филип отложил газету и покачал головой.

— Ну, продажи все еще на высоте, так что вреда никакого.

— И ведь показалась такой милой. К концу мы действительно поладили. Я давал ей советы по ее карьере и все такое, она сказала «будем на связи» или что-то в этом роде…

— Хорошенькая, да?

Бенджамин не усмотрел повода для сопротивления.

— Думаю, да, хорошенькая.

— Ох, Бен… Спиши на жизненный опыт, и все. Первое твое интервью все-таки.

— Правда. Кстати, когда второе?

— Второе?

— Вроде бы второе намечалось?

— О, они оставили тему. Я им перезванивал пару раз, но… Думаю, там все остыло.

— Прекрасно. — Бенджамин нахохлился над своим капучино и угрюмо уставился перед собой.

— Впрочем… — Филип полез в карман и вытащил оттуда подписанный от руки конверт, — тебе тут письмо от поклонницы. По крайней мере, я так понял.