Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Магистратура была, в принципе, свободной профессией. безо всяких правил, за исключением тех, что относились к организации в целом, и без ограничений в численности членов. В результате такого устройства был большой приток в преподавательской профессии. Нельзя лишить права преподавать ни одного студента, который завершил регулярный курс обучения; и число магистров искусств, объединенных факультетом, было теоретически неограниченным. Мы без труда узнаем определенные характерные черты в этой системе университетского обучения XIII века: свободная конкуренция в преподавании среди всех тех, кто получил степень; свобода студентов, которые стали докторами или «магистрами», открывать школы рядом со своими бывшими учителями; и свободу студентов выбирать себе преподавателей – самых понятных в изложении, самых красноречивых в манере преподавания, самых глубоких мыслителей – целиком и полностью полагаясь на собственный выбор.

Эта свобода в преподавательской карьере отражалась и в самом преподавании, – в духе и поступках преподавателей. Действительно в XIII веке была большая свобода мысли и речи – вопреки тому, что теперь считается по этому вопросу. Очень наглядный тому пример можно привести в лице философа Годфри Фонтейна, который в конце века был также «доктором теологии». С преподавательской кафедры – и отдавая себе полный отчет в своих привилегиях и ответственности – он направляет наисуровейшую критику против своего начальника, епископа Парижа, Симона де Бюси[75].

Он оправдывает свою смелость, ссылаясь на правило, состоящее в том, что университетский доктор обязан говорить правду, несмотря на то что его речь может обидеть богатых и могущественных. «Найдешь немногих, – говорит он, – кого можно обвинить в излишней откровенности, но поистине многих можно обвинить в молчании». Pauci inveniuntur qui culpari possunt de excessu in veritate dicenda, plurimi vero de taciturnitate[76]. Можно процитировать еще много примеров этой великой свободы речи среди мастеров, особенно университетские проповеди изобилуют ею[77].

Хотя в Парижском университете имелось четыре факультета, он был особенно знаменит преподаванием философии и теологии, как и университет в Болонье, близнец Парижа, был знаменит обучением по юридической части. Далекий университет в Оксфорде, который был его единственным соперником в этой области, превзошел Париж[78]. Так, Париж стал центром философии на Западе, международным местом rendezvous для всех тех, кто интересовался спекулятивной мыслью, – и имя им легион.

С целью возвеличивания этой философской теории в университете документы описывают Парижский университет в самых напыщенных выражениях: parens scientiarum, alma mater наук, sapientiae fons, фонтан мудрости, то есть фонтан философии.

Париж привлекал к себе бесконечный поток иностранцев, интересующихся этими предметами. На протяжении XIII столетия все те, кто имел имя в философии или теологии, рано или поздно прибывали туда для более или менее продолжительного пребывания. Итальянцы, такие как Бонавентура, Фома Аквинский, Пьер де Тарантез, Жиль де Ром, Джакомо да Витербо, встречались с мастерами из германских провинций, такими как Альберт Великий, Ульрих Страсбургский, Теодорих Фрайберг. Из Фландрии или из Валлонской области Бельгии приезжали Готье из Брюгге, Сигер Брабантский, Генрих Гентский, Годфри Фонтейн; и они встречались с датчанами, такими как Боэций Дакийский, и также английскими мастерами, такими как Стефан Лэнгтон, Михаил Скот, Альфред Англичанин (Альфред де Серешель), Вильгельм из Мелитона, Александр из Гэльса, Ричард Миддлтонский, Роджер Бэкон, Роберт Килуордби, Вальтер Бурлей, Дунс Скот и Уильям Оккам. Испания также представлена выдающимися людьми, такими как Петр Испанский, кардинал Хименес из Толедо и Раймонд Лулий. Действительно, можно перечесть по пальцам одной руки философов XIII века, которые не обучались в Париже, таких как Эразм Витело из Силезии или Роберт Гроссетест, основатель Оксфордского университета, но даже последний ощущал косвенное влияние Парижа. Все эти иностранцы смешивались с мастерами французского происхождения, такими как Вильгельм Осерский, Бернард Овернский, Вильгельм из Сент-Амура, Вильгельм Овернский, епископ Парижа, Иоанн (Жан) из Ла-Рошели и Винсент из Бове. Из их среды вербовались ремесленники той великой космополитической философии, которая была призвана формировать умы образованных слоев населения.

III. Учреждение монашеских орденов (доминиканцев и францисканцев)

Энергичный рост философских и теологических школ Парижа был особенно ускорен возникновением двух новых религиозных орденов – доминиканцев и францисканцев – и их объединением в университете. Этот стимул был столь важен, потому что он оправдывает трактование этих орденов как дополнительную причину быстрого развития философии в XIII веке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука