Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Подобная доктрина идет против любого глубокого смысла человеческой личности, минимизируя индивидуальные аспекты мышления и религиозный опыт и исключая личное бессмертие. Ожесточенная борьба схоластики против этой доктрины, следовательно, вполне понятна как выражение ее глубокого устремления и акцент на ценность человеческой личности. Изображение поражения Аверроэса Траини[300](и работы других художников, вдохновленных великим произведением Траини) также отражает это самое чувство ценности личности, включенное в более широкий комплекс той цивилизации, общества в целом, частью которого является философия.

Учение о двойственной истине утверждает, что некая доктрина может быть верна в философии, но ошибочна в теологии, и наоборот. Эта прагматичная доктрина дала возможность гармонизировать с католической догмой идеи, которые были крайне чужды ее духу и способствовали ниспровержению ее учения. Обращая истину против себя, она идет вразрез с принципом противоречия – неотъемлемым не только от сохранности теологии, но и от принципов морали и общественного порядка. Глубочайшие тенденции той цивилизации и основополагающие доктрины логики и теологии точно так же несовместимы с учением о двойственной истине. И именно эта несовместимость привела к ее формальному осуждению в 1277 году (как это ясно с самого начала этого интересного документа)[301], и то же самое явствует из труда Фомы, направленного против сторонников Аверроэса. Отсюда можно понять напряженность борьбы, которую эта доктрина вызвала в учебных заведениях.

Латинский аверроизм не есть продукт западной мысли, а экзотическое заимствование. Его приверженцы провозглашали философскую непогрешимость Аверроэса, и их постоянной заботой было стремление не предать его.

Мотивы, которые подвигли это слияние западной и восточной интерпретаций Аристотелева натурализма, остается лишь предполагать. Это могли быть искренность, или убежденность, либо осознание греховности, или это могло быть желание оправдать ослабление веры и морали, как считает Мандонне. Но в любом случае определенно латинский аверроизм не проник в интеллектуальные массы. В Париже он был кредо небольшой группы, и, когда приговор 1277 года прекратил профессиональную карьеру Сигера Брабантского, его распространение было остановлено, хотя он и не исчез окончательно. Действительно, при дворе Фридриха II, короля обеих Сицилий, аверроизм одержал местную победу. Но тот двор отражал скорее дух Востока, чем Запада; Фридрих II был восточным князем как по касте, так и по воспитанию.

Если аверроизмом не был пропитан дух ученых мужей в западном мире, еще менее он проник в русло обычной жизни[302]. Будучи в целом чуждым западной цивилизации, необходимой искать где-нибудь в другом месте влияние аверроистических доктрин на цивилизацию, которую мы изучаем. Прежде всего, он создал атмосферу конфликта и таким образом вынудил схоластическую философию сформулировать свою позицию с большей точностью, и он объединил основные принципы, те, которые в противном случае были бы разделены.

Более того, несколько отдельных теорий аверроизма благодаря свойственной им силе продолжали оказывать влияние, – влияние, которое усиливалось в ходе последующих веков. Например, учение о двойственной истине постепенно подорвало католическую веру; и определенные аверроисты XIV века оказывали поддержку легистам, которые были поглощены подчинением папства государству. И наконец, определенные элементы аверроизма внесли свою лепту в укрепление другого течения идей, зародившегося в XIII веке, – течения неоплатонизма, которое мы сейчас должны рассмотреть.

V. Соблазн неоплатонизма для германцев

Западный неоплатонизм не мог состязаться со схоластической философией XIII века больше, чем латинский аверроизм. Учения об эманации и туманный мистицизм Прокла – особенно как они описаны в Liber de Causis («Книге о причинах») – находились в прямой оппозиции характеру схоластики. Но неоплатонизм преуспел в привлечении группы германских философов; и ввиду его вклада в тенденции, которые развивались в Германии, особенно на протяжении XIV и XV веков, изучение его чрезвычайно интересно с исторической точки зрения. В сферу настоящей работы не входит подробное рассмотрение движения неоплатонизма XIII века, для чего потребуется отдельное исследование, следовательно, мы лишь коснемся его и дадим в общих чертах определенные общие результаты.

Первые переводчики трудов неоплатонизма, такие как Роберт Гроссетест, Альфред де Серешель и Вильгельм из Мербеке, не питали к неоплатонизму симпатии, отличной от особой нежности, которую питал каждый переводчик того века к труду, который он переводил. И то же самое можно сказать об Альберте Великом как комментаторе, ведь, комментируя Аристотеля и труды неоплатонистов, соответственно, он склоняется к каждому автору по очереди.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука