Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

С другой стороны, роль германцев на удивление незначительна. Единственная знаменитая личность, которая родом из-за Рейна, – это шваб Альберт Великий, граф фон Болыитедт. Его вклад в схоластическую философию заслуживает пристальнейшего внимания, но это заслуги очень особого рода.

Альберт Великий был неутомимым компилятором текстов, неутомимым комментатором, наблюдателем фактов, отличным энциклопедистом, но он не был глубоким философом[297].

Я не хочу сказать конечно же, что немцы не внесли свой вклад в философию XIII века; ведь они породили некоторых мыслителей, чья мысль чрезвычайно важна в отношении цивилизации. Но их философия не есть схоластическая философия, как мы изо всех сил старались показать на страницах этой книги. Их система мысли содержит семена, которые были чужды схоластическому гению, и в ней находятся зачатки их будущих глубочайших стремлений.

Этот контраст между двумя типами мышления и поразительный, и поучительный. Поэтому мы с пользой можем рассмотреть его более подробно в заключении нашего исследования.

IV. Латинский аверроизм в XIII веке

Что же это за философия, которой немцы в большинстве случаев отдавали предпочтение? Чтобы понять полную значимость этого вопроса, необходимо рассмотреть несхоластическую философию XIII века.

Сразу же следует оговориться, что мы должны проигнорировать необычное, ведь наше исследование есть изучение общих тенденций. В этом столетии, которое было столь богато важными личностями, существовали определенные обособленные, но блестящие мыслители, которые, подобно метеорам, промелькнули на философском небе, оставляя небольшой след реального влияния на свое окружение. Роджер Бэкон, возможно, самый притягательный из этих людей. Но в то же время, как он намного опережал современников во всем, что касалось математики и естественных наук, он с таким же успехом отставал в своих взглядах на саму философию, подобно чистым апологетикам в продвижении религии. Так, он представляет собой двойственный анахронизм – не только в науке, но и в философии также! Поэтому, как ни была бы интересна его личность как представителя XIII века, он тем не менее остается не более чем исключением и заслуживает лишь второстепенного места в нашем исследовании.

Помимо схоластической философии, появляются два принципиальных течения мысли, а именно латинский аверроизм и неоплатонизм. Они и подавно отмечены переворотом, который они причинили, тем не менее, в отличие от полноводной реки схоластики, они лишь мелкие речушки. Первое течение возникает внезапно, но постепенно исчезает из вида в XIII веке, словно поток, который вливается в какой-то подземный туннель. Второе, с другой стороны, возникает медленно, но расширяет свое русло и углубляет течение, и, делая это, оно уносит с собой германский гений. Давайте рассмотрим каждое из них по очереди.

Латинский аверроизм отличается от схоластической философии как готический собор отличается от арабской мечети, а не так, как собор в Амьене отличается от собора в Шартре. Конфликт между одним течением и другим представляет собой две отдельные концепции Вселенной и жизни, две системы метафизики и психологии.

Исследователи Мандонне послужили, чтобы обогатить наше знакомство с происхождением и природой этих аверроистических доктрин[298]. То, что они появились в Париже приблизительно в 1256 году и что между 1260 и 1270 годами они были источником большого беспокойства для факультета искусств университета, сейчас очевидно установленные факты. В философской дуэли, которая тогда велась между схоластикой и латинским аверроизмом, появляется Фома Аквинский как защитник первой и Сигер Брабантский и Флеминг, которые защищали последний и собрали вокруг него небольшое число восхищенных последователей. Чтобы бороться с аверроистическими доктринами, все схоластики объединились в союз, как наступательный, так и оборонительный, включавший также таких людей, как Роджер Бэкон[299].

В этом контексте мы можем сосредоточить свое внимание на двух принципиальных доктринах, на которые схоластика неустанно нападает, а именно учение о единой душе для всего человечества и учение о двойственной истине. Первое имеет дело с важным аспектом психологии и имеет важное значение для религии; последнее затрагивает отношения философии и теологии. Мы рассмотрим краткую трактовку каждой из доктрин.

Это учение о едином разуме у людей учит, что все человеческие мысли возникают благодаря единому разуму, который принадлежит расе и в качестве субстанции остается в состоянии изоляции от отдельных человеческих существ. Наши личные мысли возникают, когда наше индивидуальное чувственное восприятие и воображение озарены этим единым разумом, посредством его мгновенного воздействия в союзе с восприимчивой душой (anima sensibilis) в каждом из нас. Более того, и как следствие этого, душа человечества одна наделена бессмертием, а душа или форма, которая индивидуальна в каждом из нас, уходит со смертью. Люди умирают, душа же расы бессмертна.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука