Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Но во второй половине XIII века группа германских философов намеренно обращалась к определенным неоплатоническим тезисам. Эти люди являлись современниками или непосредственными преемниками Альберта Великого, и некоторые из них, подобно самому Альберту, являются сановниками доминиканского ордена в Германии. Я имею в виду Ульриха Страсбургского – непосредственного ученика Альберта, Эразма Витело, Теодориха Фрайберга (в Германии), Бертольда Мосбургского (возможно, также бывшего учеником Альберта) и Мейстера Экхарта, самого прославленного из всех. Эти мыслители преуспели в гармонизации своих доктрин в единое целое, в органическое единство на основе неоплатонической мысли. В разной степени их труды сочетают эманационный взгляд на реальность, тенденцию к возникновению знаний в душе, независимо от внешнего мира, и мистический порыв к бесконечности.

VI. Основные доктрины в противопоставлении к схоластическим тенденциям: недостаток ясности; склонность к пантеизму; дедуктивный метод a outrance (до крайности); отсутствие умеренности

Теперь мы ограничим наше исследование Теодорихом Фрайбергом и Мейстером Экхартом, поразительными личностями из всей группы. Примечательно, что эти люди (чьи труды сейчас опубликованы или хорошо известны)[303] намеренно расстались со схоластической философией, философией, которая господствует над неолатинскими и англокельтскими умами и с которой были основательно знакомы германские мыслители. Так, Теодорих Фрайберг специально говорит, что желал бы отделить себя от тех, кто преподает обычную философию, – от communiter loquentes (говорящих об общих предметах), – и он гордится этим[304]. То же ощущение отграниченности от других появляется и у Экхарта, который говорит относительно некоторых собственных доктрин: «Primo aspectu monstruosa, dubia aut falsa apparebunt, secus autem si sollerter et studiosius pertractantur»[305](«На первый взгляд ужасающие, сомнительные и ложные, но ситуация меняется, стоит рассмотреть их с большей тщательностью и умом»).

Оба этих мыслителя имеют определенные характерные черты и тенденции, которые диаметрально противоположны тенденциям неолатинской и англо-кельтской мысли, на которые мы указывали.

Первая фигура лишена ясности мысли и точности языка. Хотя он пользуется принятой терминологией схоластики, знаменитый Экхарт невразумительный мыслитель, – «Ein unklarer Denker» (неясный мыслитель) называет его Денифле[306], лучший его библиограф и сам родом из Германии. Ясным идеям и точным выражениям схоластической философии германские неоплатоники противопоставляют неоднозначные теории и вводящие в заблуждение сравнения. Их мысль не стремится к ясному свету, и они довольствуются приблизительной точностью. Их воображение наслаждается аналогиями, а именно сравнением эманации с излучением или потоком, которым они олицетворяют создание, как поток воды, вытекающий из божественного источника, и как свет, исходящий из святящегося сердца Божества. Теодорих говорит об акте создания Богом человеческого разума как о ebullitio (вскипании), о внутреннем переливаниии, посредством которого изливается Его естество, благословенное свыше и плодородное[307].

Это приводит нас ко второй характерной черте, гораздо более важной, которой германская философия XIII века противопоставляет себя схоластической философии. Это склонность к пантеизму, который объединяет людей с Богом даже до полного слияния; перенесение души для общения с Божеством, мистического общения, столь тесного, что исчезает любое различие между Богом и душой. Из всей группы германских мыслителей XIII века именно Экхарт демонстрирует эту тенденцию наиболее сильно, и, кроме того, именно он оказывает величайшее влияние на умы германцев. Он смело учит, что существование Бога помимо всего и есть само существование его творений[308]. В этом Экхарт полностью отличается от схоластической философии, которая дает каждому (то есть каждому отдельному существу) не только его собственную суть, но и существование, отличное от существования любого другого существа, а также и от существования Бога. Экхарт таким образом утверждает слияние Бога и Его созданий, поскольку одно и то же единое существование окружает их обоих. Следовательно, понятно, почему Экхарт может сказать, что Бог походит на бесконечную сферу, центр которой повсюду, а окружность которой is nowhere[309], и что каждое создание питает постоянный голод и жажду к Богу: qui edunt me adhuc esuriunt.

Он пишет, что животные прекращают кормить своих детенышей, как только они насытятся; но сущности не могут насытиться Богом, ведь они существуют в Нем[310].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука