Срез времени (СИ)

Близился вечер, и свет уходившего солнца, с трудом проникавший сквозь густую листву деревьев, придавал всему окружающему какой-то таинственный, грустный оттенок, будивший в душе щемящее чувство страха и суеверия. Даже паривший высоко в поднебесье ястреб издавал зловещий, пронзительный крик. Время от времени то здесь, то там тукал дятел, долбя высохшее дерево; гудя и мерно раскачиваясь пушистыми боками, собираясь на покой чуть в стороне недовольно жужжал шмель; а наверху, в кронах сосен, тревожно суетились белки. Мы подошли к ограде, внутри которой был когда-то плодовый сад. Он тянулся вдоль палисада, мало отличаясь от диких зарослей, и лишь кое-где попадался увитый вьюнами розовый куст, или персиковое дерево, или слива, одичавшие, косматые и поросшие мхом. В дальнем конце сада мы наткнулись на построенный из грубых камней склеп, обращенный фасадом на восход. Он был похож на погреб для хранения зимних запасов, вот только запах оттуда шёл немного смердящий. Дверь, хотя и обветшала, все же была еще крепкой - ее, по-видимому, недавно чинили. Полушкин толкнул ее и, потерпев неудачу, потянулся к закреплённому на поясе топорику. Вскоре она заскрипела на петлях, расшатавшийся косяк буквально выпал из кладки, и спустя минуту вход стал доступен. Шедший впереди поручик, не пройдя и метра, вдруг споткнулся, и громко выругался. Послышалось какое-то громыхание, и по ступенькам в подземелье покатилось чьё-то тело. Иван Иванович в ужасе отпрянул назад, но вскоре любопытство пересилило. Он старался успокоить себя, довольствуясь объяснением, что склеп как раз для мертвецов и предназначен. Вид громоздившихся внутри помещения гробов разных размеров подтвердил его мысли. Все это выглядело настолько естественно, что когда я зажёг карбидный фонарь, Полушкин уже без всякого самокопания принялся осматривать тело. Процесс проходил несколько увлечённо, хотя и с явным удивлением на лице поручика.

- Дня два назад убили, - сказал Иван Иванович. - Алексей Николаевич, посветите-ка вот сюда. Хмм... обыкновенным гвоздём пырнули. Один укол и точно в почку. А вот, кстати, и он, - указывая на длинный, сантиметров двадцать четырёхгранный костыль.

- Судя по всему, - стал предполагать я, - кто-то всадил в бедолагу гвоздь и толкнул сюда, после чего закрыл дверь.

- Замечу, - Полушкин назидательно поднял указательный палец, - как только гвоздь был вынут из раны, несчастный расстрига Арещенков - а это без всяких сомнений он - скончался за пару минут.

- Интересно получается: убийца намеренно оставил оружие в теле? - спросил я.

- Вне всякого сомнения. Очень редкая техника нанесения удара: шляпка упирается в ладонь, и гвоздь удерживается между средним и безымянным пальцем. Потом удар, как хлопок ладонью, и всё.

- Скверная смерть, - задумчиво произнёс я. - Прекращая боль, человек фактически совершает самоубийство. Десять к одному, такая смерть выбрана не случайно, особенно для бывшего попа. Тут что-то личное.

- А по-моему, кто-то заметает следы.

- Пойдёмте отсюда, Иван Иванович. Арещенков был подлым человеком. И ангелы, слетевшие за его душой под пение эпиталамы, шелестя белоснежными крыльями и помавая пальмовыми ветвями, нашли на месте праведника омерзительного сатира, который ползал по земле, страстно рыча, и жадно лизал землю, ибо в бредовом исступлении ему чудилось, что под его губами нагое тело блудницы.

Особенно хороша эта картина в ясный лунный вечер: голубое пространство неба, синяя, спокойная поверхность водной глади, отражающая правильный облик луны, эти освещенные домики, которые, как ряд голов великанов с соломенными волосами, охраняют покатистый к реке берег. Чуть дальше, вверх по (название реки) возвышаются зубчатые развалины господского дома, разграбленного и сожжённого в недавней войне, сплошная длинная тень деревьев на воде, и где-нибудь в крохотном оконце, затянутом бычьим пузырём или промасленной бумагой, уже мерцает свет от лучины. Впрочем, возможно, кто-то зажёг лампадку и истово молится, не станем мешать...

Тут всегда затишье, тут неспешное течение, всегда гладко и неподвижно, как зеркало. Тут нет буйства стихии, даже деревенская пристань, где по пятницам полощут бельё, почти вровень с водой, и лишь осока слегка колышется. Между домиками, выходящими фасом на берег, и рекой натоптана довольно широкая тропинка, хотя сейчас она слишком запущена и даже в некоторых местах поросла травой, она жива, просто ждёт своего часа.

(описание Конрада Карловича и момент обретения начальника штаба как и самого штаба)