Срочно меняется квартира

Середа задумался и объявил:

— Кто не может поделиться с Аркашкой хлебом, поднимите руки, я пересчитаю…

На другое утро в школу пришел Аркашкин отец. Он нашел Середу и, комкая в руках фартук, хмуро сказал:

— Это вы того, ребята… Это, конечно, по-артельному, правильно. Только не надо. Я получаю рабочую пайку.

Аркашка стоял рядом понурив голову и ковырял в парте дырку от сучка. Ковырял до тех пор, пока отец не стеганул его фартуком. Аркашка сейчас же, как заводной, захныкал. Отец стеганул его еще раз и, сказав «цыть», крепко, как равному, пожал Середе руку.

В ту ночь мы ночевали с Середой на берегу Алгазы. Она и теперь жива, эта маленькая речка-жилка, только сильно обсохла. Сережка умел все, он был сыном ловца: мог плести игличкой сеть, умел запрягать лошадь и выкопать в земле печку-двухдымку, умел солить и коптить рыбу, а главное — умел ее ловить. Втайне я завидовал приятелю.

Перед рассветом Середа проснулся и разжег огонь. В то время упала, оставляя мгновенный, неуловимый свет, еще одна звезда. Он проводил ее глазами и задумчиво сказал:

— Вот еще чья-то звезда закатилась…

— Метеорит, — поправил я.

— Все равно звезда, — упрямо повторил Середа, — бабка мне рассказывала, что у каждого есть своя звезда.

— Так это бабушкины сказки.

— Я знаю. А все равно хорошо думать, что у тебя тоже есть звезда. А ты загадал себе звезду?

— На кой она мне?

— Сменяешь на «альчики», — ядовито вставил Середа.

— Есть у меня звезда, — поспешно поправился я, — только не знаю, как она именуется…

— Какая?

— Вон. Посередке.

— Ну и дурак, — Середа усмехнулся. — Выбрал звезду… Это же Полярная.

— Ну и что? Подумаешь, Полярная. Я ее загадал, и все.

— Загадывать надо поскромнее, — вздохнул Середа.

…С тех пор я на всю жизнь остался без звезды. У меня была только одна маленькая звездочка, все годы война она перекочевывала с пилотки на шапку и обратно.

У Середы звезда осталась вечной! Она сияет над братской могилой, где на дощечке среди сорока девяти фамилий есть и его — С. Тихонов.

— Эх, Серега-Середа! Удрал бы ты из-под своей звезды в самовольную отлучку. Съездили бы теперь опять на Алгазу, зажгли бы огонек. При тебе я был бы вечным дневальным, это ты учил меня, как держать в костре постоянный жар… Удери? Нет, ты не удерешь. Я знаю. Ты не из тех, чтобы бросить сорок восемь товарищей…

Последний раз я был на Алгазе с сыном своего приятеля. Его тоже звали Сережка. Он был хороший и ловкий, по рыбалке, паренек, но совсем не похожий на Середу. Воспоминания всегда останутся для людей бесценным кладом, не имеющим товарной стоимости. Мне было очень тяжело думать, вспоминать и сравнивать Середу с Сережкой, особенно ночью, при костре. И я постарался уснуть.

Проснувшись ночью покурить, я выбрался из полога, дымил один. И снова падали звезды, но я был равнодушен. В мои годы человек твердо знает практическую стоимость звезд и их прочность на небосклоне. Но одна из них меня заинтересовала. Она не падала, а летела. Я подумал, что это самолет, но через минуту был уверен, что это не огонек высотного самолета.

Проснулся и Сережа. Я сказал ему:

— Странная звезда.

Он наблюдал за ней несколько секунд и потом заявил очень удивленно:

— Так это же спутник! Спутник Земли! Разве вам еще не приходилось их видеть?

— Приходилось, — ответил я, — приходилось!

Трое и одна

В. В. Буянову

Рыбаков не принято спрашивать об успехах. К чему? И так все ясно: осетра под полой не спрячешь и сазанов за пазуху не наложишь, идет себе человек с рыбалки — на плече удочки, за спиной пустой рюкзак… К чему здесь вопросы?

Другое дело охотник. Тот пустым не ходит. Идет, обвешанный утками, как елка игрушками. И норовит всегда пройти центром города, тяжело ступая, и смотрит он выше голов прохожих.

Меня с охотниками судьба сводит частенько, но писать о них я не собираюсь. У них есть свои бытописатели. Еще Антон Павлович говаривал, что охота похожа на буйное помешательство, рыболовы — иное дело. Это смирные, тихо помешанные люди. Они не палят по сторонам, не лезут в камыши, где и кабану не продраться. Сидят себе на берегу, дремлют, вспоминают, как здорово клевало в прошлом году, а вернувшись домой, рассказывают, что у них украли кукан с рыбой.

Когда Владимир Владимирович явился к месту сбора, все ахнули. Нагруженный рюкзаком, ружьем, какой-то похожей на могильный крест скамейкой, обвешанный патронташами, удавками, термосами и другими непонятными причиндалами, он был неотразим в своем величии. И если бы не потная сияющая физиономия, он претендовал бы на то, чтобы стать четвертым на известной картине художника Васнецова «Три богатыря».

Все его охотничьи аксессуары нас не пугали: пусть таскает их на себе по болоту — вольному воля. Но, к ужасу, впереди него, легкомысленно повизгивая, трусила на поводке собачонка неопределенной масти.