Срочно меняется квартира

…Что ты заводишь песню военну,
Флейте подобно, милый снегирь?

И еще я знаю, что ты всегда любил людей, за исключением отдельных прохиндеев с брылястой мордой.

Мое Эльдорадо

Письмо маленькому мальчику Антоше П.

Так уж все получилось, так совпало: в тот день, когда ты родился, я бродил по берегам речушки Кудьмы. Не ищи ее на больших картах, она столь мала, что не удостоена чести быть на них занесенной. Она бежит, петляет полегоньку среди перелесков и лугов и впадает в Волгу, надеясь пополнить ее возле города Кстово, что под Горьким.

День был ясный и какой-то особенно приветный. Утренняя заря имела зеленый оттенок, а до зари пала на землю роса; тихо было утром, в безветрии горланили петухи, а днем пошевелил травы ветерок и улегся дремать; взошло солнышко, и подсохли луга; днем завязались красивые кучевые облака, а к вечеру растаяли; ночью, до новой зари, был сухорос — все это верные приметы того, что над нами властвовал мирный антициклон. Всякие там теплые и холодные фронты не сталкивались лбами, и люди радовались хорошей погоде.

Ты явился миру в такой хороший летний день, что мне невольно вспомнился другой такой же день, только очень, очень далекий…

В тот год я летом был в Вольске. С утра на меня надели чистые штаны с помочами и рубаху, наговорили мне всяких всякостей о том, как должен себя вести хороший мальчик, а чтобы быть хорошим мальчиком, надо, очевидно, превратиться в статую, которая стоит в пионерском садике. Стоит там маленький неподвижный горнист и молчит днем и ночью, зачем ему только горн? Конечно, горн — вещь заманчивая, вот я бы подудел в горн, но кто бы мне его дал?

Если перечислять все, что мне запрещалось делать, не хватило бы и трех страниц. Как и всякий мальчишка, я не понимал, почему это взрослые все запрещают? И тогда я нашел лазейку… Копать червей-то мне не запрещалось? Через час я сидел в глубоком овраге.

— Что ты здесь делаешь, мальчик? — спросил кто-то очень строго за моей спиной.

— Выкапываю червей.

— А ты их здесь закапывал?

— Нет.

— Тогда ступай в другое место. Вчера я здесь закапывал червей, а сейчас буду выкапывать.

Я, то есть мальчик, к которому обращались, очень смутился. Я взял банку и хотел вытряхнуть червей обратно. Но он еще строже заметил:

— Постой. В твоей банке не мои черви. Мои меченные двумя кольцами. Они, наверное, уползли в другое место. А что ты будешь делать с червями?

— Приду завтра и закопаю их на этом месте.

— Правильно! — сказал он так же строго. И вдруг улыбнулся. С тех пор я много видел, как улыбаются люди: жеманно, искренне, надменно и рекламно, но такую улыбку тогда я увидел впервые: он улыбался печально.

— Ты, наверное, хороший мальчик?

— Нет! — ответил я честно.

— Почему же?

— Мама огорчается, что я не круглый отличник.

— Круглыми бывают только дураки, — утешил он меня. — А где ты ловишь рыбу?

— С пристани.

— И тебя прогоняет оттуда шкипер?

— Да.

— Тогда поедем со мной на озёра, за Волгу.

Поехать за Волгу было моей мечтой, и я горько вздохнул:

— Меня не отпустит мама.

— А ты отпросись у папы.

— Папа живет от нас далеко-далеко…

Он посмотрел на меня очень странно и сказал:

— Я сам попрошу у мамы разрешения. Ладно?

…От Вольска до Балакова километров шестьдесят. Мы их топали целых три дня, и все три дня я замирал от удовольствия: лесные озера, вроде Балашихи, ночевки в лесу, пойменные пузатые лещи, щемящий сердце запах костров и стынущего в валках сена, далекие песни девушек, доносящиеся из соседних деревень, — с годами все это переплавилось для меня в один сплав, имя ему — Россия!

Этот сплав со временем все обогащается, потому что Россия очень большая страна. Об этом я узнал не по глобусам и картам, а скитаясь по ее просторам.

Америка — огромная страна, но я в ней никогда не был. Мне, наверное, не хватит жизни, чтобы побывать во всех уголках России. Теперь я не очень жалею, что не был в Америке, хотя когда-то это было мечтой. Я нашел загадочное, чудесное Эльдорадо у себя на родине. Здесь же я встретил реки, похожие на те, что описали Джек Лондон и Марк Твен.

А открыть и понять красоту русских рек мне помогли очень многие люди, которые давно уже умерли. Одним из первых был совершенно одинокий старик Фадеич, о котором я расскажу. Он был простой архивариус, а не учитель и, наверное, не раздумывал, кем станет этот глупый мальчишка, который носится, высунув язык, по лесным полянам и учится делать стойку на руках.

Впрочем, кто знает, о чем он думал? Может, он и тогда уже предполагал, что вряд ли получится серьезный человек из мальчика, который только тем и озабочен, чтобы научиться ходить вверх ногами? Он сидел, варил раков и напевал под нос: «Я знаю, Джим, что вы хотели стать пиратом, но в наше время это невозможно…»