Срочно меняется квартира

Я долго ворочался, курил, потом подбрасывал в огонь ветки и размышлял про себя: «Странно, каждый солдат стремится стать генералом, но не каждый генерал помнит о том, что он был солдатом».

Утром мы расстались.

С тех пор четыре раза осыпал листьями старый дуб, под которым мы провели ночь вместе с генералом и его дочерью. Четыре раза он нацеливал плотные, литые, как пули, почки на весеннее солнце, и четыре раза вновь зеленели его листья. Прошло сто дождей и сто невзгод. Много раз я ночевал под открытым небом. Я бродил по берегам многих рек и хранил в памяти всякие забавные были и небылицы, байки и комичные встречи.

Я стал уставать в пути, но всегда старался шагать походкой солдата на марше. Я вообще не перевариваю парадов. Люди не могут жить постоянно на параде, можно сойти с ума от треска барабанов и воя фанфар. Но быть в пути можно всю жизнь.

Через четыре года я вновь шагал к озеру Максимкино. Я вспомнил, как хотел прокатиться на верблюде, и мне даже пришла в голову странная мысль: «Возможно, верблюд до сих пор лежит на дороге? Лежит и жует, а старик лупцует его палкой и приговаривает: «Тур! Джугур!»

Но чудес не бывает. А впрочем… Я счел за чудо, когда увидел, что мне навстречу идет стройная загорелая девушка. Она шла походкой солдата — если солдат на марше, а не на параде.

Я даже икнул, как тот верблюд, когда узнал по походке и выправке Наташу.

— Наташа! — закричал я так громко, что она вздрогнула. — Наташа! Неужели это ты?

Она не сразу узнала меня. А когда вспомнила, то улыбнулась:

— Да, это я. Я часто, очень часто хожу по этой дороге.

— А где же наш генерал?

Она на секунду опустила глаза, потом ответила:

— Папа умер. В одну секунду. У него был инфаркт.

Наверное, у меня был очень жалкий вид. И Наташа великодушно попыталась ободрить меня:

— Очень коварная болезнь. Кажется, раньше ее называли разрыв сердца. Вот так. А вы все так же: пешком, шажком — с пустым мешком?

— Все так же, Наташа, все так же — с пустым…

Баклажан

Вообразите баклажан, на котором вдруг выросли кудряшки, обрамляющие круглую лысину, обозначились дуги бровей; под повислым носом спрятались маленькие усики — баланже, и вся эта в общем-то не очень густая растительность засверкала чистейшей стариковской сединой.

Как и положено спелому баклажану, он отливает синевой, особенно в той части, которая теперь стала лысиной. Представьте себе также, что «баклажан», хитро подмигнув, сказал вам вполне доверительно:

— Золотое было перо у жар-птицы да пупок у царицы; а мы этого не видели и знать не могим…

Поверьте автору на слово, что Федор Федосеевич, о котором здесь идет речь, не будет в обиде на эти строки, ибо истинные философы сильны не познанием добра и зла, а предельной самокритичностью к собственной персоне, удостоенной чести существовать во времени и пространстве. А я был молод и глуп, как репа, в то время когда Федосеевич по складу души уже сформировался как философ.

Прежде чем стать философом, Федосеевич сменил множество профессий, из которых первой была кинолог, а последней — продавец пива. Он также занимался врачеванием крестьянской скотины, пел куплеты с эстрады, был мелким служащим и членом-пайщиком.

Когда-то, в далекие годы нэпа, он, полный молодости и задора, пробовал свои силы в качестве газетного фельетониста. Это окончилось для него печально. Очевидно, здесь ему сильно повредила кинология, в просторечье называемая собаковедением.

Давно уже известно, что успехи фельетониста зависят не оттого, сколь смешно он пишет, а оттого — как сумеет отвертеться от написанного. По молодости лет наш герой этого не знал и единожды сочинил фельетон о вполне конкретной личности, не потрудившись придумать ей даже прозрачного псевдонима. А так как в литературном отношении он был не очень силен, то ему пришлось прибегнуть к кинологии. Портрет героя фельетона был бегло описан так:

«Он невысокого роста, но сложен массивно, несколько сыровато. Морда короткая и толстая, немного брылястая; череп высокий, с развитым гребнем, приложистый, глаза бесцветные, небольшие; уши недлинные, широкие, лопухом; шея с заметным подгрудком. Колодка толстая, бочковатая; грудь широкая, но не выпуклая; зад сравнительно узок и малоразвит. Ноги короткие, круглые; псовина гладкая, с подшерстком…» Стоп! Здесь требуется пояснение.

Данный портрет относится к гончему курляндскому кобелю, очень образно описанному известным русским кинологом Л. П. Сабанеевым. Автор фельетона, добросовестно списав все это и забыв поставить кавычки, поспешил отнести свое произведение к редактору. Редактор, поморщившись, выбросил «псовину с подшерстком» и отдал фельетон в набор.

Через день в редакторский кабинет явился человек невысокого роста, сложенный массивно, хотя и сыровато, с толстой и немного брылястой физиономией и, поглаживая высокий череп с развитым гребнем, метнул из маленьких глаз большие синие молнии.

Обе молнии попали в редактора. После чего тот часто повторял, что завотделом работать куда спокойней.