Срочно меняется квартира

Васька-снайпер, шутник и гармонист, испытывая некоторые угрызения совести, не раз говорил ему: «Я тебе сам невесту присмотрю». Понимал лихой стрелок, что с одним ухом товарная стоимость жениха все же выше, чем с одной ногой. Понимал и то, что несподручно было другу ковылять по танцплощадкам, куда в послевоенную пору невесты шли густым косяком, как рыбы на нерест.

Бывают и у снайперов осечки. Возвращаясь с охоты, промахнулся друг Васька, на ходу прыгая в товарный поезд, а колеса кто-то сдуру железные выдумал и рельсы тоже…

После смерти Васьки осиротела не только молодая жена Маша и старый фронтовой друг, но и единственный трофей, привезенный с войны, — коллекция губных гармошек. Спец и дока был по этой части одноухий снайпер и музыкант-любитель, все собирался создать оркестр ветеранов, да жаль, не успел.

Не стоит упрекать покойного в стяжательстве, и впрямь за каждым инструментом стояла своя судьба: что ни гармошка — то фронт, его самый трудный участок, какой-то город, село, своя судьба и судьба солдата противного войска, кой с мечом пришел и от меча погиб.

А в молодости не было троицы неразлучней, чем Васька, Володька да голосистая Маша. Поди теперь разбирайся в классическом треугольнике, кто кого больше любил?

Месяца два спустя после похорон друга отважился Максимыч на ответственную речь. Все так же путаясь в междометиях и частицах, он объяснился: «Ну, что ли, словом, давай вместе… Ваське памятник поставим хороший, не осудит, поди-ка?»

Потупить бы молодой вдове очи долу, согласиться с судьбой, да любовь зла. Тогда-то и сказала Маша свое «нет». Не пошел на ее новую свадьбу мастер-наладчик закаточных машин и виду никому о сердечном ударе не показал, только со злостью выдирал вилку из штепселя, если по радио пели модную в ту пору песенку: «Я на свадьбу тебя приглашу, а на большее ты не рассчитывай!»

Прошло время. Не раз вспоминала Маша горькое народное присловье: «Любовь зла — полюбишь и козла». Не одну подушку проплакала, но терпела пьянчужку и сутягу, а потом решилась: собралась и ушла. Ничего из барахлишка не взяла, кроме Васькиных гармошек.

Все понял, все простил, отверг мелочишки самолюбия и гордыни старший сержант, нареченный именем князя Владимира, но то ли время ушло, то ли разные мы становимся в разном времени — опасалась семейного счастья Маша. Однако что проку в авторских домыслах и пророчествах? Жизнь хитрее сюжетов — сама творит и комедии и трагедии. И конечно, ни нынешний мастер гремящего цеха, ни его назойливый и изрядно осоловевший гость Сева Булочка не ожидали увидеть на пороге Машу, уже не Машу, а Марию Ефимовну…

Любит нас молодость, пожалуй, больше, чем мы ее. Многое дает нам, строго не спрашивает, кое-что прощает и к ответу за заблуждения не сразу тянет, приберегает расчет к старости. Однако и зрелый колос перед зеленой озимью свое превосходство имеет. В полсотне лет уж не былинкой в поле показалась Севе стоящая у порога женщина. И хоть перцовка сделала свое черное дело, но и он узрил, что последним цветом цвела она.

— Маша! — только и сказал ветеран шумного цеха.

— Не ко времени я? Гость у тебя?

…Великолепный Сева Булочка, мгновенно оценив обстановку, мгновенно же перехватил инициативу:

— Бога ради! Бога ради! Кто не ко времени, так это я. Извините, но такова профессия. Меня никто никогда и нигде не ждет, как не ждут пожаров и наводнений. Страховой агент, стучась в любую дверь, всегда уверен, что его попытаются спровадить побыстрее. А нынче познакомился с Владимиром Максимовичем… Какой души человек! Верите ли, забыл о презренном своем ремесле…

— Проходи, Маша, проходи… А то, что ли, будто, как-то это и неудобно даже… Оставайся и ты, сынок!

— Нет и нет. Я откланиваюсь с благодарностью. Сердечно признателен за радушие, за музыку, за беседу, за искренность. Скажу вам, Максимыч, единственно, что не страхуется, — это любовь и одиночество.

— А то оставайся? — не очень настойчиво повторил знаток закаточных машин.

— Вы правда страховой агент? — спросила Мария Ефимовна. — Все у меня соседка расспрашивает, как страховку за мужа получить.

— Вот мой телефон. Звоните при случае. Всегда рад помочь. Откланиваюсь…

— Странный, — подвела итог краткого знакомства с поборником страхового дела Мария Ефимовна. — Слов насыпал много, а что к чему — не поймешь.

— А и шут с ним! — обрадовался уходу Севы Максимыч. — Все они нынче как бы, что ли, такие. Петух их жареный не клевал. Садись. Пришла, значит. С чемоданом, с Васькиным. Насовсем, значит? И правильно!

— Опять ты, Владимир, за свое? Чего зря суету заводить. Как все есть, так и слава богу. Я уж теперь и так часто к тебе наведываюсь. Соседей неловко. А чемодан Васин принесла. Знаю — извелся ты по гармошкам. Бери. Моя память — она в сердце жива, не в вещах. А уж чтобы к тебе переехать? Зачем уж. Поздно, поди-ка….

— Эх, Маша! — повторил бывалый командир отделения, «участник огненных атак, работающий и сейчас по-фронтовому и за себя, и за того парня», как писала про Аракчаева заводская многотиражка.