Срочно меняется квартира

Теперь деликатности ради оставим наших героев наедине и проследим за Севой. Он стоял на углу, обуреваемый сомнениями, размышляя, податься ли ему в свою холостяцкую берлогу или, перешагнув через самолюбие, проследовать к одной героине.

С полгода назад суровые превратности службы привели его в квартиру одинокой портнихи. Застраховать ему ничего не удалось, и на ее роскошной тахте, меж ковров, старинных подсвечников, сервизов и выкроек наимоднейших фасонов он незаметно обронил самолюбие. Это он хотел бы делать ей дорогие подарки, а случилось наоборот. Не ахти какой цены был на нем импортный галстук, но и тот — презент. Сева понимал, что надомница-богиня в конце концов лишит добра молодца свободы и относительной независимости. Он не хотел становиться совладателем чешского гарнитура, тахты, шкур, мехов, старинного рояля, заваленного журналами мод, а также прочих богатств, рассованных по ломбардам, комиссионкам и подружкам. Предприимчивая портниха-мастер-модельер-художник постоянно побаивалась, что горфинотделу придет в голову блажь повысить бдительность на вверенном участке.

Словом, «пролив слезу над ранней урной», что стояла в скверике против окон портнихи, Сева стал избегать визитов к властолюбивой законодательнице мод. Свободу он обожал во всех смыслах. Теперь новый ураган страсти промчался в его душе, но только согнул, а не сломил характера бедного агента.

Устояв, Сева вернулся в берлогу, шарахнул с горя бутылку прокисшего кефира и уснул, терзаемый фразой незабвенного актера Шмаги: «И дальнейшее наше существование — неопределенно и необеспечено!»

Глава третья

1

Продолжая дальнейшее жизнеописание Севы Булочки, стоит вспомнить один эпизод из раннего детства, по которому можно судить о недюжинных способностях нашего героя.

Улицу, на которой жил Сева, постоянно украшала огромная лужа. Летом она изображала собой океан, в котором мальчишки пускали парусные корабли, зимой — хоккейное поле. Для пешеходов лужа являла естественное препятствие на пересеченной местности. Эта лужа всем мешала жить, а Севе помогала. Отроческий ум, скорый на выдумку, родил идею. Сева натаскал кирпичей, и, вымазавшись по уши в грязи, уложил их наподобие мостовых быков. Затем он приволок доски, выломанные ночью из забора на соседней улице, и положил их на быки. Так была налажена переправа. Сева стоял возле нее и, как только прохожий ступал на доски, обращался к прохожим со скромной речью:

— Дядя, это я сделал мостки, чтобы всем было удобно. Но я платил за доски, а деньги брал в долг. Теперь мне надо вернуть долг. Не пожалейте пятачка за общее удобство?

Прохожие, пошныряв по карманам, давали благодетелю кто пятак, а кто и больше. Многие умилялись при этом, и только один прохожий надрал Севе уши и вслух высказал прогноз: «А ты вырастешь и будешь большим стервецом».

Уши не отвалились, и стервец уже через месяц на собранные медяки купил лодчонку, которую оборудовал дополнительными сиденьями, и начал перевозить пассажиров через маленькую речку, на которой целую пятилетку сооружали большой мост.

Сева мечтал заработать на моторную лодку, а с помощью моторной лодки заработать на автомобиль. С помощью автомобиля он надеялся заработать на… Впрочем, мечты рухнули. Как-то к Севе подошли два угрюмых типа.

— Твоя лодка? — спросил один из них.

— Моя, — с гордостью ответил Сева.

— Перевезешь?

— По рублю с носа!

— Подходит. Поехали.

Сева взялся за весла и греб старательно. Но на середине реки один из угрюмых взял его за шиворот и опрокинул в воду. Пока Сева барахтался и выплывал на берег, лодка удалилась по течению навсегда.

А теперь вернемся к эпизоду с гладиолусами. Возвращаясь с выпускного вечера, известная нам директриса растроганно думала: «А Сева? Вот уж никогда бы не подумала о глубине чувств этого юноши. Так скромно и так коротко он выступил. И сколько благодарности в простых словах!»

Родители, зажав покрепче долгожданные аттестаты своих отличников или троечников, тоже удалились домой, вполне довольные вечером. А виновники торжества лихо выкаблучивали под радиолу некую смесь мазурки и твиста, ни о чем особенно не размышляя.

Сева отозвал трех избранных друзей в соседнюю забегаловку с кокетливым названием «Лакомка» и широким жестом бросил на прилавок девственно новую десятку:

— Не хватайтесь за проношенные карманы! — сказал он с достоинством. — Я угощаю! Пустяки… Мадлен, перечислите на мой счет два флакона шампанского!

Вместе с восторгом недавние дети, а теперь равноправные, среднеобразованные граждане выразили недоумение: откуда это у Севки завелись хрустящие бумажки не самого последнего достоинства? Достав еще десятку, Сева посмотрел на бывших однокашников, а ныне собутыльников, печально и сочувственно. Потом повелительно бросил толстомордой продавщице:

— Мадлен! Еще пару! И похолодней!