Срочно меняю Нью-Йорк на Москву!

"Из центра всегда доберусь", — решил он. Взглянув в окно, юноша увидел здание аэропорта, куда только что прилетел. Невзрачное, похожее на гриб-поганку, оно показалось ему не солидным, несмотря на огромные буквы, украшавшие фасад здания.

Дима был налегке. Весь его багаж составляла спортивная сумка. Кроме личных вещей он взял свою военную форму, оставшуюся после службы в армии… Всё, от фуражки до шинели, он захватил с собой. Слышал, что на Западе советская амуниция стоит бешеных денег.

Автобус особой чистотой не отличался и трясло его не меньше московского. Кое-как добравшись до центра, Дима сразу спустился в подземку. "Город ещё сто раз увижу, — рассудил он. Надо сначала устроиться в какой-нибудь совсем дешевенькой гостинице…"

Подземка неприятно поразила, напомнив вокзальный туалет. "Да и тот у нас чище… Московское метро — это действительно музей, царский дворец!" — заключил Дима, вспомнив толпы иностранцев, разгуливающих по московской подземке с открытыми ртами и непрерывно щёлкающими затворами фотоаппаратов.

Кое-как разобравшись в запутанной карте, Дмитрий понял, что мало того, что Бруклин — это край земли, так ещё и Брайтон-бич — самая дальняя, самая последняя улица в этой "дыре".

То, что это действительно была "дыра", юноша не ошибся. Таксисты просто отказывались ехать в тот район. Выручали лишь свои местные "водилы", отряд которых в скором времени пополнил Дмитрий.

2. Брайтон-бич.

Выйдя на улицу, Дима огляделся. Небольшие, грязные, запущенные здания выглядели уныло и серо. «Да-а, — молодой человек вспомнил родные "Текстильщики", — мы оказывается шикарно живём в Москве! Моя панельная семнадцатиэтажка стала бы местным украшением».

Дима направился в первый попавшийся магазин с русской надписью в окне. Его встретил настороженный седеющий армянин средних лет. Тот, не торопясь, выслушал, глядя на юношу исподлобья.

Не проявив ни малейшего интереса, он вяло ткнул пальцем на улицу, указывая на старую трёхэтажную халупу напротив. Это была местная гостиница: без названия и без сервиса… Зато недорого! В общем, то, что нужно было Диме.

Хозяином здесь был маленький шустрый еврейчик Давид о цепкими блестящими глазками. Кроме него в холле никого и не было. Давид, разбирая почту, поднял глаза:

— Здравствуй, дарагой! Ты, никак, новенький?

— Да, — отвечал Дима. — Прямо из Москвы!

Атлично, атлично, — добавил Давид и смерил Диму оценивающим взглядом, прикидывая, сколько здесь можно поиметь: одет парень простенько, карманы от долларов не трещат…

Давид вздохнул.

Ну, что брат, есть для тебя камнатушка! Впалне падхадящая… Здесь тебе не "Хилтон", сам п

анимаешь… Зато к цена — пачти даром — двадцать долларов за ночь.

Дима догадался, что еврейчик явно загнул, но спорить не стал. Может пригодится ещё… Надо как-то друзей заводить…

Так Дмитрий встретил своё первое утро в Америке — в грязной маленькой комнатке с серым пыльным окном и ржавым умывальником. Это утро, прямо скажем, было унылым и безрадостным. Впервые в жизни Дима подумал, что он не был рад тому, что проснулся. Хотелось вновь закрыть глаза и представить, что это сон.

Никаких радостных чувств по поводу своего прибытия на "свободную землю" юноша не испытал. Наоборот, с этого утра он почувствовал необъяснимую тяжесть, сдавившую его грудь и больше никогда не отпускавшую.

Перекусив гнусным гостиничным завтраком, Дима отправился искать работу. Он уже обошёл почти всех приятелей Давида: работы не было… Здесь крутились даже калифорнийские ребята в надежде подработать на Брайтоне, поскольку дома совсем туго с работой…

Языковых проблем Дима не испытывал, поскольку говорили все вокруг исключительно по-русски. Местные жители расспрашивали его о Москве, о ценах, о которых, впрочем, были осведомлены не хуже его, только что оттуда приехавшего.

С тёмной вьющейся шевелюрой, Дмитрий выдавал себя за еврея. Но и это мало помогало… У него не было ни рекомендаций, ни друзей, одни имена которых открывали дорогу в эмигрантскую среду. Дима не находил ни сочувствия, ни жалости, ни понимания с их стороны — только равнодушие…

Вернувшись вечером ни с чем к себе в "номер", Дима раскупорил бутылку родной "Столичной" и с жадностью махнул рюмку. Тут же рядом появился Давид.

— Горе заливаешь или за счастье выпиваешь? — спросил он с акцентом, который присутствовал почти у всех местных.

— Какое уж тут счастье… — уныло отозвался юноша. Не отрываясь от рюмки, он налил Давиду.

_—  Ты не грусти, парень, — успокоил хозяин, закусывая московскими шпротами. — Привыкнешь! Не ты — первый, не ты — паследний…

Там, в Москве, Америка мне представлялась сказкой… Я мечтал день и ночь, как попаду в Нью-йорк, начну жить по-настоящему: свой дом, шикарная машина, воскресная прогулка на яхте по Гудзону…

Давид курил, ничего не отвечая. Прошло минут пять, когда он оторвался от собственных мыслей и вспомнил про собеседника.