– Из числа великих учителей важно выбрать подходящего под собственный рост. Учитель не по росту – заблуждение в Учении. И нет большей беды, когда заблуждение окукливается в расползающийся обман, по прошествии времени утвержденный
Первобытная, античная археология владеет искусством составления полотен прошлого при помощи материальных остатков. Восстановить памятник обмана из «древней растительной пыльцы, раковины земляных улиток, панциря насекомых»[60]
не выйдет. Грядущему человеку предстоит поиск черепков сомнения, сопоставление одурманенного ложью убеждения с уродливой клеветой. «Современному человеку, который забывает о том, сколь он убог в сравнении с тем, чем человек может быть, я отказываю в праве мерить прошлое и будущее собственной мерой».[61] Да он и не годится, норовит все засыпать пеплом, чтобы не возиться с толкованиями.Не надейтесь на дискуссию об археозоологической ценности современного человека, он мне отвратителен отсутствием критического духа. Подбирает из миски жирный шмат, поет хвалу сытому дню, просыпает свободу духа. Маскирует безволие перед навязанной ему грандиозной мистификацией, мельтешней в базарном ряду. «Критический дух предотвращает слепое повиновение любым моральным авторитетам»,[62]
что человеку жалкого дня иерейское отпевание. Не ждите, он не размотает узел. Он не приготовлен создавать, он не научен понимать, что означает создавать, предпочитает недолговечную имитацию. Его сознание вспучено пропагандой свободной от интеллектуального поиска. Ему не объяснить, что создавать – послание не столько в сегодняшний день, а сделать так, чтобы существовало без тебя и после тебя. Бьюсь об заклад, он не ведает, что неподдельное Учение не раздробляется и не крошится.Спешите, Эдвин к греку, ему спокойней умирать на вашей смене.
Тео Кирос скончался ночью от удушья. Утром коридор отделения заполняет родня покойного. Виконт распоряжается открыть дверь в палату. Женщины и мужчины стоят вдоль стен, чего-то ждут, вспоминают работу грека на свинцово-цинковом руднике.
Выбеленное несчастьем лицо Эдвина на фоне черных одежд.
– Прервался звук ноты, печальная тишина. Усопший мне не знаком, не могу судить, какой ноты прервался звук: фатальной ре, эксцентричной си, философской фа, поэтичной ми, простецкой до. Жила ли она под сердцем с бемолем, или диезом. Была с пивным животом половинка, а может поджарая тридцать вторая, вряд ли спортивная восьмушка. Как любила звучать: протяжно, трелью. В какой жила октаве. Звучание умолкнувшей ноты мало кто слышал, мало, кто вспомнит, но ее будет не хватать.
Вы? Безусловно, соль малой октавы, восьмушка. Ибрагим – ми контроктавы, целая нота. Анатолий, по видимому, си второй октавы, шестнадцатая. Жасмин ярко выраженная фа из большой октавы, сделаем ей комплимент – половинка. Порция? Дайте подумать, определенно восьмушка, ля, полагаю, первой октавы. Отлить себя в ноте приблизительный труд, грезишь о фа, звучит – до. Много хуже, когда нет слуха и не узнать, как звучишь, и так длится всю простодушную жизнь.
Человека от рождения сопровождают три «как»: как должно, как хочешь, как надо. В детстве и непременно в отрочестве, неразборчивое «как хочешь» конфликтует с настойчивым «как надо». «Как должно» их не разнять, слишком слабо и если не подкармливать, до гроба останется в оковах рахита.
Природа «как должно» отличается от происхождения «как надо» единичностью, индивидуальной предрасположенностью, отсутствием надежной защиты. «Как надо» – проверенный коллективный опыт. Легче застать договоренность «как хочется» и «как надо». При взрослении – «как хочется» и «как должно». Но лишь при губительном компромиссе «как должно» и «как надо». «Как должно» – божья печать. От нее можно отказаться в пользу «как надо», прикрыть поддевкой на радость «как хочется», но неисполнимо стереть. Жить как должно – великая заслуга, на то мало возможности и большинство обстоятельств против, но «кто чает невозможного, становится выше всех».[63]