Сшитое сердце

– Нет еще, отец так и не дал ему своего имени, и одному Богу известно, как его назовут. В обеих наших семьях все мужчины носят то же имя, что и мой муж.

– Надо же будет его окрестить, вот и дайте ему имя крестного отца.

Прошло десять дней, а у ребенка так и не было ни имени, ни крестного. Его волосы всех отпугивали, никто не хотел связываться с мальчиком, которого деревенские между собой уже называли “эль Рохо”, Рыжик.

И тогда в дом Караско, чтобы покончить с этой возмутительной историей, явился падре.

Маленький ребенок – создание хрупкое, и крестить младенца надо как можно скорее, пока его не унесла какая-нибудь горячка.

– Но, чтобы его окрестить, надо еще найти ему крестного отца и имя! – воскликнула Бланка, нянчившая Анхелу. – Никто не соглашается стать его крестным – и все только потому, что он другой масти.

– Я слишком много говорила о том, что хочу сына, – прибавила швея, глядя на ребенка у груди. – Не надо было мне так откровенничать с этими кумушками, лучше бы вспомнить день моей свадьбы и помолчать. Послушать их, так я ради того, чтобы заполучить моего мальчика, заключила сделку с какой-то нечистой силой. Наверное, и сам Хосе думает, будто этот ребенок не от него. Но не могу же я назвать его Рыжиком, чтобы доставить им удовольствие!

Слушая эти признания, падре разглядывал роскошные волосы младенца. Как стереть клеймо, которым он отмечен в глазах маленькой общины? Он знал этих суеверных людей и сомневался, что даже именем Божьим сумеет их смягчить. Они не уступят, страхи крепко в них засели!

– Может, эти первые волосы еще выпадут? – предположил он.

Бланка удивленно на него посмотрела. Значит, и сам священник, обычно такой уверенный в себе, не знает, как уладить дело.

– Нет, его грива никуда не денется, разве что ее сбреют! Цвет таким и останется, я в этом знаю толк! – сурово заверила его повитуха.

Растерянный священник удалился, пообещав Фраските сделать все возможное и невозможное, чтобы разрешить головоломку. Он поговорит об этом с кафедры.

Падре вышел, и Бланка поморщилась:

– Стареет наш молодой священник, уже не готов идти на врага. У этого парня умеренная вера горожанина, которого прислали на окраину цивилизации. У него опускаются руки. Ничем он нам не поможет.

Фраскита не откликнулась на это “нам”, но от слов Бланки – хотя она и не смогла бы объяснить почему – ей стало легче.

Время шло, а Рыжик все еще был некрещеным.

Однажды ночью Фраскиту разбудила мелодия аккордеона. Вместо того чтобы, как обычно, подойти к окну, она спустилась и открыла Лусии дверь.

– Поздно же ты явилась отпраздновать рождение моего малыша, – упрекнула ее швея, когда подруги сели за кухонный стол, поставив на него зажженную свечу. – Ты тоже думаешь, что этот рыжеволосый ребенок неизвестно откуда взялся?

– Нет, я просто путешествовала. Старик Эредиа влюбился в хорошенькую шлюшку и катал меня по всей стране. Я повидала мир и теперь не вполне уверена, хочу ли остаться здесь.

– Так не оставайся!

– Вернувшись, я узнала, что происходит с твоим сыном. Он все еще не крещен?

– Никто в деревне не соглашается. У него нет ни имени, ни крестного.

Их долгое безмолвное сообщничество внезапно уступило место речи, слова пришли сами собой. Эти две женщины разговаривали как близкие люди, как сестры, напрочь позабыв, что раньше никогда этого не делали.

– Что касается крестной матери – можешь на меня рассчитывать, но я не уверена, что твоему сыну это сильно поможет. Мария подойдет больше. А насчет крестного отца… дай подумать. Если бы мой Педро согласился, никто больше не посмел бы говорить про рыжие волосы его крестника.

– С чего бы Эредиа на это соглашаться?

– Из признательности за добрые советы твоего отца-виноградаря! Это ведь благодаря ему он собирает на склонах такой хороший урожай, несмотря на ужасный климат этих мест. Попроси деда сходить к Эредиа, остальное я беру на себя…

Вот так мой брат и унаследовал его имя.

Лусия была права, никто больше не смел прилюдно хоть слово сказать до самой смерти могущественного крестного. Но деревня неохотно признавала Педро эль Рохо, и женщины не подпускали детей к малышу, зачатому в то время, когда у его матери были месячные.

– Не играй с этим рыжим исчадием рыжей луны, самой опасной, той, от которой все загнивает. Если он тебя укусит, ранка не затянется! – нашептывали старухи детям, которые подбирались близко к дому Караско.

Мальчику не с кем было играть, кроме как с сестрами. Анита, более общительная, несмотря на свою немоту, могла переходить из одного мира в другой, но с Анхелой он был неразлучен. Все, от мала до велика, так его боялись, что никто больше не искал перьев на спине его лупоглазой сестры. На детей смотрели издали, как на странных зверюшек, и со временем они научились пользоваться тем, что рыжие волосы всех завораживали.

Когда Педро вырос настолько, что смог высказывать свои желания, он потребовал, чтобы его больше не стригли.