Сшитое сердце

Они с сестрой научились жить отдельно от остальных и, должно быть, понемногу стали теми необычными, ни на кого не похожими созданиями, одаренными особыми талантами, какими другим хотелось их видеть.

Эредиа полюбил крестника, навязанного ему любовницей, и часто приглашал его к себе.

Ребенок приезжал в поместье в отцовской повозке с Марией, своей крестной матерью, и проводил весь день со стариком и красивой дамой в блестящих нарядах. Больше всего в просторном доме ему нравились изразцы с синим узором и картины, украшавшие почти все стены. Ему случалось часами простаивать перед какой-нибудь из них, и казалось, будто ребенок все понимал, когда старик Эредиа рассказывал ему о жизни того или другого заключенного в раму персонажа или объяснял сцену, которую нарисовал художник.

В гостиной один из предков Эредиа велел изобразить на стене порт: большие парусники у причала, сотни носильщиков, доставляющих на берег разнообразные товары, прибывшие из Нового Света.

Во время одного из последних приездов ребенка, которому тогда едва пошел третий год, Лусия застала его стоящим на стуле перед самой фреской – он пытался в нее запрыгнуть.

Цифры

После рождения Педро его отец в курятнике не сидел. Напротив, он работал много как никогда.

Особенно его увлекали счета.

Пока были живы родители, цифры его не занимали, как и его отца, – мать семейства одна распоряжалась деньгами, крепко держа кошелек. Она назначала цены, вела переговоры и преследовала неплательщиков. Любовь к цифрам она переняла от отца и, купив у бродячих торговцев, каждый год приходивших со своим товаром в Сантавелу, две огромные тетради, больше сорока лет записывала в них все расходы и доходы. Не умея писать ничего, кроме цифр, она придумала множество символов, чтобы указывать в начале строки, что представляет собой каждое из чисел.

Хосе кучу времени потратил на то, чтобы расшифровать эти знаки. Он вспоминал, как в детстве следил глазами за рукой матери, когда та старательно выводила числа. Единственное, чему она его научила, кроме молчания и послушания, – это считать, но до некоторых пор сложение и вычитание ему были ни к чему, он даже позабыл о том, что был способен на такие арифметические подвиги.

Хотя Лусия и поглощала яйца в огромных количествах, за время долгого кризиса колесника все сбережения семьи растаяли, и надо было все начинать заново.

Теперь Хосе вел, по примеру матери, точный учет, и цифры больше не таили никаких секретов. Вскоре ему уже не требовалось делать подсчеты на бумаге и записывать результат. Он считал в уме с невероятной скоростью, а его дочь Анита оказалась великолепной партнершей в этой игре. Девочка тут же усвоила символы и рисовала их на земле, в воздухе и на ладони отца.

Постепенно цифры полностью завладели умом колесника.

Ему случалось по ночам, во сне, продолжать начатые днем расчеты. Фраскита слышала, как он бормочет одно число за другим, и видела, как он затем улыбается, словно решение его успокаивало. Вскоре он стал задаваться более сложными математическими вопросами, заинтересовался геометрией, а во время крещения сына спросил у Эредиа, как рассчитать длину окружности колеса. Эредиа понятия об этом не имел, но пообещал Хосе узнать и раздобыл для него начальный учебник геометрии с очень понятными иллюстрациями. И тогда неграмотный Караско погрузился в мир, населенный диаметрами колес, числом пи и метрической системой.

Сколько колес смастерил он с тех пор, как занялся своим ремеслом? Какое расстояние они могли преодолеть, не сломавшись? Какое расстояние преодолели все сделанные им колеса, вместе взятые? Сколько лиг, сколько километров от Сантавелы до Питры? А до Хаэна? А до Мадрида? Какова окружность земного шара? Сколько оборотов сделает колесо, чтобы обойти вокруг света? Потому что – так он объяснял своим детям и их матери – Земля круглая, круглая, как Луна и как Солнце, круглая, как те колеса, которые он делает.

У него, никогда не покидавшего Сантавелы, голова шла кругом от этих подсчетов. Он очень серьезно относился к своему ремеслу и потому позволял себе заниматься сложными операциями, только когда мог устроить перерыв. Время, необходимое для решения арифметических задач, он отнимал у сна. Он больше не спал после обеда, а потом и вообще перестал спать. Расчеты настолько его поглощали, что он и с женой не спал. Умственное возбуждение заставляло его бодрствовать ночи напролет. Свои гроссбухи он отдал восьмилетней тогда дочери Аните – заурядные операции его больше не занимали, ему требовались пространство и время, а девочка выполняла свои обязанности с детской серьезностью.

Фраскита забеспокоилась, видя, как растут круги под глазами у мужа.

Не вернется ли он на свою куриную скамейку?

– Сколько уже времени твой муж не спит? – в конце концов спросила у нее Бланка.

– Два месяца. Ночи он проводит за цифрами, а дни в мастерской, – с улыбкой ответила моя мать.

– А ты что об этом думаешь?