Сшитое сердце

Десятилетиями пыль оливковой рощи, которую он ел и пил и дышал этой пылью, оседала на его коже зрелого мужчины, на его волосах и радужных оболочках, и все так давно сделалось пресным. И однажды вечером, когда он думал о своем четвертом сыне, самом младшем, самом нежном, – о том, что решил уйти на север, – вечером, когда он прогуливался в одиночестве по этой так похожей на него земле, он встретил ее, на ней было платье с блестками, и в тот вечер он увидел, как навстречу ему идет кусочек звездного неба.

Она молча подошла к нему, стряхнула с него пыль и крепко обняла гибкими теплыми руками – до того крепко, что ему показалось, будто он умирает.

Она оживила его среди олив, на глазах у желтого пса. Так, значит, у него все еще было тело – тело, которым она в тот вечер завладела навсегда. Она миловалась с ним, позабывшим плотскую любовь, а потом ушла, ничего не потребовав, и он еще долго стоял один, слушая удаляющуюся вприпрыжку песенку аккордеона.

С тех пор он каждый вечер приходил в оливковую рощу и в конце концов снова встретил их – ее, звездное платье и желтого пса.

Лусия, вечная невеста, действовала не по расчету. Она взяла в ночи этого мужчину, чтобы выдрать у жизни что-то такое, что стало бы ее собственностью. Она подобрала его, будто упавший плод. И мало-помалу они стали жить лишь ради этих мгновений любви в оливковой роще, все их дни устремлялись к минуте встречи.

Однажды утром Эредиа решил пригласить Лусию к себе, поселить ее вместе со своей семьей, и никто не протестовал против воли патриарха, в глазах которого мерцали блестки платья прекрасной Лусии. В конце концов она стала надевать это испещренное светом ветхое платье, которое они так любили, только для него, только когда они были наедине.

Вот каким образом проститутке, казалось, удалось уйти от своей участи пропащей девки.

Но жизнь в замке не смягчила ужасного желтого пса, который повсюду следовал за женщиной и ее лошадью. Он останавливался на окраине деревни и ждал хозяйку в темном закоулке. Во двор замка он тоже не входил, ночевал один в оливковой роще. Он не любил людей, и ничто не могло заставить его забыть о том, что с ним делали некоторые из них. Он был начеку.

Эредиа не почувствовал, что умирает. Однажды утром Лусия обнаружила его мертвым рядом с собой. Деревня подчеркнуто облачилась в траур, люди громко плакали, достойно обливались крупным потом в недрах черных одежд, и процессия, провожавшая тело в последний путь, была самой прекрасной из всех, какие помнила Сантавела. Единственным блестящим пятном во всей этой тьме была Лусия, посмевшая по такому поводу вырядиться в свое платье с блестками.

Она не видела, откуда в нее полетел первый камень.

Трое сыновей Эредиа, присутствовавшие на церемонии, и пальцем не шевельнули, чтобы ее защитить. Они так долго боялись, как бы отец не женился снова и как бы у него не появились дети от второго брака, что этот неизвестно откуда прилетевший первый камень, возможно, был брошен по их заказу.

Лусия попыталась убежать, упала, и желтый пес, всегда за ней приглядывавший, предвидевший это и следивший издали за церемонией, под градом камней бросился вперед. Он защитил хозяйку, прикрыв ее своим телом.

Фраскита завопила, ее одинокий крик прорезал толпу, и камни лететь перестали. И тогда Бланка, Мария и моя мать направились к сплетенным телам собаки и женщины.

Желтая шерсть и платье в блестках были заляпаны кровью.

Люди, бранясь, рассыпались под напором трех женщин, и больше не было ни камней, ни криков, ни яростного лая: желтый пес умер. Повитухи и моя мать хлопотали вокруг трупа собаки и тела еще не пришедшей в себя Лусии, мужчины наблюдали за ними издали.

Лусия покинула Сантавелу в тот же вечер, в платье с блестками, с аккордеоном на ремне за спиной. Она сыграла напоследок под окнами Фраскиты, и та открыла дверь и дала ей полный мешок еды в дорогу. Они не поговорили, но нежно обнялись, и Лусия, распевая веселую и задорную песенку, ушла странствовать по дорогам в сопровождении тени желтого пса, которого она похоронила в оливковой роще, на месте первой ночи.

Клара

На этот раз ни одна из местных женщин не пришла помогать во время родов. Фраскита жила вне деревни, она отказалась хоронить в Сантавеле своих усопших, открыто водилась с проститутками, плодила рыжих мальчишек и девчонок в перьях – и распугала соседок, тетушек и прочих кумушек.

Солидарность, традиция, любопытство утратили свои права, столкнувшись с общим желанием держаться подальше от семьи Караско. Лишь Бланка и Мария, восполняя отсутствие остальных, обе были здесь.

Клара родилась безлунной ночью.

Схватки у Фраскиты начались под конец дня, едва зимнее солнце ушло в другие края. Педро и Мартирио выскочили так стремительно, что этих новых родов она не боялась. Дорога проложена, младшенькой оставалось лишь двигаться по следам прежних путников. Но эта малышка, наверное, не очень хорошо видела, а может, не любила проторенных путей.