Сшитое сердце

– Я думаю, что это, как было с курами, может тянуться годами. Но курятник мне знаком, а вот цифры… Как это получается, что мужчины сходят с ума? Посмотри на моего отца: мама должна везде с ним ходить, боится, как бы он не потерялся. Она, такая маленькая, водит за руку этого здоровенного дурака и бранит его, как ребенка, когда он пытается улизнуть.

– Каждый когда-нибудь сходит с ума. Разве твоя мать, такая разумная, не провела несколько недель, роя ямы вокруг деревни? Если здесь рассудок отказывает чаще, чем в других местах, то, может быть, дело в климате или изоляции? Вы живете вне всего, замкнувшись на себе, и никому из местных не хватает смелости отправиться странствовать по свету. Твой муж совершает побег на свой лад, а твой отец сейчас пытается сделать то, о чем в молодости и мечтать не решался, – бежать из Сантавелы.

– А почему ты, наскитавшись по дорогам, решила остановиться здесь?

– Чтобы сбежать от остального мира. В Сантавеле кажется, будто ничего случиться не может и никакой людоед меня не найдет. Эта земля – край света. Видишь ли, я, наверное, потратила все свои запасы безумия, когда решила поселиться у вас, – я, чужачка. Попробуй поговорить с Хосе. Он неплохой человек, может быть, ты сумеешь его образумить.

Поговорить с мужем? Моя мать не знала, как к этому подступиться, она разговаривала с ним только в те два года, что он провел в изгнании среди кур. Тогда ей нравилось доверяться этому отсутствующему существу – казалось, Хосе ее не слушал и не слышал. Помнил ли он вообще ее долгие монологи? Ее голос? Время, которое они проводили в курятнике, сидя рядом на скамье?

В день, когда Фраскита решилась заговорить, ее измученный муж уже не мог сосредоточиться на работе, цифры заполонили и мастерскую.

Они проникли туда постепенно. Сначала в его ум, пока молот продолжал свою работу, вкрались несколько простых расчетов, затем операции стали усложняться, но он не обращал на это внимания, и барьер не выдержал, открыв доступ к большим арифметическим путешествиям, к километрам дорог, огибающих мир во всех направлениях. Хосе сдался. Он бы поспал, но цифры, которые его преследовали, захватили последний бастион, окружили его плотными рядами, напирали со всех сторон – здесь, в мастерской, куда раньше им ходу не было.

Фраскита услышала, что стук молотка затих, и поняла, что пора вмешаться.

Она, в свою очередь, вторглась в запретное пространство, где Хосе, сидя на полу, вполголоса бормотал цифры.

Она заговорила с ним так, словно баюкала, и, даже не думая об этом, прочитала одну из молитв первой ночи, усыпляющую молитву. И колесник мало-помалу успокоился, цифры стали отступать, покинули погружавшегося в сон человека.

Хосе уснул прямо на полу, но огромные синяки словно нарисовали на его лице два больших круглых открытых глаза, и в полумраке Фраскита далеко не сразу заметила, что его веки опущены.

Позвав на помощь Бланку и Лусию, Фраскита подняла мужа наверх и уложила на кровать. Не упоминая о молитвах, она сказала им, что он уснул, пока она с ним говорила, и теперь она не может его разбудить.

– Муженек твой так разоспался и у него под глазами такие круги от усталости, что он, должно быть, проснется не скоро! – заключила цыганка.

– Только бы он и во сне не занимался своими проклятыми подсчетами, – пробормотала Фраскита, все еще ошеломленная действенностью своей молитвы.

– И хоть бы он потом проснулся, – прошептала Лусия. – В жизни не видела, чтобы кто-нибудь так спал!

Прошла неделя, а Хосе все не просыпался. Фраскита, следуя советам Бланки, его мыла, поила спящего и часто меняла положение тела, чтобы не образовались пролежни.

После тридцати дней и тридцати ночей такого сна – соседи думали, что Хосе вернулся в курятник, – швея поручила детей заботам Бланки и пошла навестить мать.

Той очень трудно было выкроить время, муж приковывал ее к себе, как маленький ребенок. Он целыми днями примерял старые ключи ко всем замочным скважинам, какие были в доме, и плакал, когда у него пытались их забрать. Старой Франсиске удалось убаюкать мужа, положив себе на колени его большую голову и ласково его укачивая.

– Они такие красивые, когда спят, на что ты жалуешься? – мягко пошутила старуха. – Не беспокойся, молитвы первой ночи повредить не могут. После той, что ты произнесла, Хосе проспит столько, сколько надо. Конечно, к своему пробуждению он потеряет несколько килограммов, но это ведь лучше, чем куры или цифры, правда?

Тогда Фраскита в последний раз видела родителей живыми.

Через некоторое время, осенью, они ушли, никому ничего не сказав. Обшарив всю округу, нашли их тела – они лежали в обнимку на дне оврага в нескольких километрах от деревни.

Должно быть, отец сумел уговорить жену уйти, но Сантавела так легко свою добычу не отпускала.

Фраскиту привели к останкам, и она увидела на лице матери, повернутом к мужу, то выражение спокойного счастья, какое было на нем во время их последней встречи. Мертвое лицо словно говорило: “Они такие красивые, когда спят!”