Сшитое сердце

Несколько дней спустя Анхела ждала возвращения перелетных птиц, Мартирио дурачилась, заманивая Клару в тень солнечным зайчиком от осколка зеркала, Педро обводил окна яркими узорами, добыв краски из первоцветов, Анита то и дело вытряхивала из своей обуви оливковые косточки и мелкие острые камешки, которые ее мать упорно туда насыпала, а шесть служительниц облачали голубую Мадонну. Жизнь кое-как снова входила в колею.

Во вторник на Страстной неделе моя мать, разбудив Аниту посреди ночи, ведет ее через спящую деревню на кладбище.

Почти двадцать лет спустя она идет той же дорогой, делает, сама не зная зачем, то, что проделала когда-то другая женщина, передает Аните повязку, молитвы и шкатулку. С той лишь разницей, что Анита ни слова не повторяет из того, чему учит ее мать.

“Неважно, она все-таки запоминает!” – убеждает себя Фраскита.

Но когда настает момент отдать драгоценную шкатулку, единственное ее сокровище, швея медлит. Должно быть, теперь она лучше понимает свою мать, которая в свое время никак не могла расстаться с этой вещью.

Фраските едва исполнилось тридцать, а для нее уже настал час уступить место.

Ее охватывает чувство, будто собственные дети сталкивают ее в пустоту.

Что-то касается ее в темноте, и эта ласка не похожа на взгляд Человека с оливами. Что-то касается ее в темноте, и ноги слегка вязнут в еще холодной земле. Внезапно щиколотки оказываются в ледяных тисках, она погружается, ее тянут вниз, и она, напуганная, поспешно сует шкатулку в протянутые руки и сдергивает повязку.

Все в порядке, никакая дьявольская рука не хватает за ноги, никакой призрак ее не касается, ночь светла, мир спокоен, Анита крепко держит в руках ларчик, который вроде бы видит впервые, она не узнает в нем рабочую шкатулку матери. Да и самой Фраските кажется, что шкатулка изменилась – дерево словно бы светлее, и вся она, прижатая к груди дочери, уменьшилась.

“Возможно ли, чтобы через девять месяцев шкатулка, которую я своими руками опустошила, снова наполнилась? – задумывается она. – Возможно ли, что чьи-то руки хватали меня за щиколотки и что мертвые прикасались к моей спине? Возможно ли, что кто-то другой, не моя дочь, забрал мою рабочую шкатулку, а эту новую она получила из других, не моих рук? Возможно ли, что голос, который я слышала в детстве, на самом деле не был голосом моей матери? Узнаю ли я когда-нибудь что-то о мертвых и об их могуществе?”

Людоед

Людоед вошел в деревню в час воскресной мессы, в середине весны, когда половина женщин детородного возраста были брюхаты.

Бланка уже несколько месяцев обучала Росу, старшую дочку в семье Капилья, чтобы они вдвоем могли принимать роды в ночи полнолуния, когда все дети разом запросятся на свет. Но, по словам Аниты, повитуха знала, что долго он таиться здесь теперь не сможет. Бланка ощущала его присутствие, знала, что он приближается.

Он спешился на площади у источника. Его волосы, одежда, конь казались выкроенными резаком из искалеченной ночи с содранными звездами и луной. Трусивший следом осел был навьючен грудой мешков и ящиков.

Чужак в Сантавеле и сам по себе был событием, но ни один чужак вроде него, ни один ученый с грузом растений, семян и камней со всего света никогда не заходил так далеко по тропинкам, ведущим к деревне.

Выйдя из церкви и увидев его, все разбежались по домам, стараясь не встречаться с пришельцем взглядом.

Он, улыбаясь, смотрел, как они улепетывают, и в конце концов окликнул женщину, у которой так сильно болели ноги, что она не могла ни ускорить шаг, ни позволить себе сделать крюк, чтобы вернуться домой, обойдя стороной незнакомца.

– Меня зовут Эухенио, я странствую в поисках редких растений и в совершенстве овладел искусством использования трав и исцеления от недугов. Возможно, я сумею тебе помочь. Тебе причиняют страдания суставы?

– Вся заржавела. Из дома выхожу только по воскресеньям, к мессе, – пробормотала женщина, не глядя на него и не замедляя шага.

– Ревматизм… Случается, что боль переходит с места на место? Оставляет в покое один сустав и набрасывается на другой?

– Вот именно! И перемены эти происходят почти всегда по ночам, – ответила она, продолжая семенить дальше.

– Мне кажется, что темперамента у тебя недостаточно, вряд ли тебе стало бы лучше от кровопускания. Но имей в виду, что тебе надо лечиться, потому что недуг твой может стать смертельным, если дойдет до сердца или мозга.

– Что мне надо делать? – спросила женщина, внезапно став более сговорчивой.

– Погоди! Я дам тебе травы, их надо полчаса кипятить, потом ты намочишь в горячем отваре тряпицу, обмотаешь больные суставы и подержишь, пока кожа слегка не сморщится. Отвар сохрани, его можно использовать много раз, надо только подогреть.

Эухенио порылся в мешках, которыми был навьючен осел, наполнил бумажный кулек и протянул его женщине. Поскольку та не решалась его взять, травник, громко расхохотавшись, прибавил: