Сшитое сердце

Некоторые даже задавались вопросом, что с ними теперь будет, когда хозяев больше нет. Другие, в том числе и анархисты, испытывали огромное облегчение, которым старались поделиться со скорбящими вдовами и матерями. Люди, одаренные наибольшей силой убеждения, сменяли друг друга на балконе еще дымящегося остова мэрии – балкона, который в любую минуту грозил обрушиться, флаг сорвали и разодрали в клочья. Они выступали перед толпой, чтобы страсть не выдыхалась. Надежда должна была возродиться, несмотря на рассветный ужас, несмотря на привкус слез. Теперь, когда нарыв прорвался с неизбежной жестокостью стихийного восстания, будущее откроется для всех возможностей! Речь уже не шла ни о государстве, ни о церкви, ни об армии, ни о короле, вся эта старая политическая кухня и ее репрессивный аппарат на жалованье у землевладельцев были отменены в этой части света. “Мы – первопроходцы, строители”, – поочередно восклицали они с высоты своего шаткого насеста, обращаясь к угрюмой улице.

Какая победа! Они провозгласили деревню свободной коммуной. Крестьяне погибли не напрасно, и надо держаться, организовать оборону этого священного места!

Остатки группы Сальвадора разместили свой штаб в одном из залов мэрии, который пощадил пожар, и теперь обсуждали дальнейшие действия, поскольку было очевидно, что притворно либеральное правительство Сагасты, даже если оно установило всеобщее избирательное право для мужчин и разрешило существование всех партий, не позволит им вот так взять на себя управление коммуной. Армия точно прибудет сюда! Власти не поскупятся и пришлют не меньше пятисот человек, чтобы подавить восстание, пока оно не охватило весь регион, перекидываясь из деревни в деревню до самой Гренады, а там полыхнет и весь юг страны.

Одной только песней полки не победить. Повстанцы собрали все, что могли: охотничьи ружья землевладельцев, оружие гражданской гвардии, боеприпасы, порох. Все должны научиться этим пользоваться – на этот раз ярости и вил будет недостаточно.

Сколько времени у них осталось, чтобы подготовиться к обороне? Они не имели ни малейшего представления. Детям поручат нести караул, спрятавшись на деревьях, в кустах, и они подадут сигнал, как только заметят на дорогах движение.

Вставал и другой вопрос: что делать с теми, кто занял гасиенды и наслаждался роскошью покойников, спал на их шелковых простынях и ласкал еще не остывшие тела их жен? Как вернуть этих заблудших, зараженных неистовством прошлой ночи, на путь разума?

Хуан организовал в деревне работы по расчистке. Улицы следовало убрать, мертвецов – похоронить.

Шили саваны, сожалея о священнике и о разоренной церкви. Скудные речи анархистов-оборванцев не шли ни в какое сравнение с пышностью католических обрядов, анархисты не сулили павшим никакой загробной жизни! Прощание становилось окончательным и жалким. Тела, завернутые в знамена, скатерти или занавески из уцелевших общественных зданий, заталкивали в наскоро вырытые рвы. Как дорого обошлась эта свобода! Из санитарных соображений похоронили также гвардейцев, священника, местных богачей, знать и чиновников и, чтобы убрать пятна крови, уже частично выпитые землей и сожженные солнцем, разворошили пыль на дорогах и на главной площади, которую переименовали в площадь Надежды – plaza de la Esperanza – в честь событий в Херес-де-ла-Фронтера.

Балкон заскрипел, когда Хуан в свой черед принялся вещать об этой доброй красной и тучной земле, которую богачи из поколения в поколение кормили истощенными трупами, об этой удобренной мертвецами почве, веками орошавшейся крестьянскими потом и кровью и отныне принадлежавшей всем. Каждый получит свою долю. Но он упирал и на другое – откроют школу, где дети и взрослые научатся читать и писать…

Хуан бесновался перед почти обезлюдевшей улицей, драл глотку, вопил о надежде на будущее, но его слушали лишь несколько безучастных прохожих, равнодушно глядя, как он размахивает руками, взгромоздившись на шаткий выступ.

И тут балкон рухнул.

Страх

– Его нельзя перевозить! – объявил Эухенио. – Ваш Сальвадор не может двигаться, да и не только он! Мы пока останемся в горах. Говоришь, я нужен раненым внизу? Но мне хватает работы здесь, с теми, кого принесли в лагерь. Парней, которых надо лечить, у меня более чем достаточно! Не говоря уж о том, куда вы их засунули. Эта пещера будет похуже монастырской трапезной! На меня одного с двумя бабами и кучей детей – полтора десятка искалеченных бедолаг. Возьмите с собой Бланку, она многое умеет. Или швею – она творит чудеса! А я в деревню больше не сунусь. И, раз уж об этом зашла речь, лучше не сообщать людям внизу о том, что я здесь. Того и гляди свалят на меня пропажу трех малышей год назад… Ваши крестьяне жаждут крови, а я знаю, какие слухи ходили тут насчет меня… Так что я остаюсь здесь. Разумеется, надо будет пополнить припасы. У графини имелась коллекция всевозможных растительных экстрактов, я не прочь на нее взглянуть. Надеюсь, старая карга померла?