Сшитое сердце

Беглецы добрались до большой дороги, где думали увидеть заставы, но не увидели ничего. Ни малейшего следа солдат. Ничего. Дорога была пуста.

Дети вышли из круга молитвы, чтобы попросить воды на ферме.

Всего в нескольких шагах от тележки мир снова возродился, мир пел, ветер выдувал свою теплую мелодию, безмятежно жужжали насекомые и краски вновь становились яркими.

Добрые люди, открывшие дверь Анхеле и Педро, издалека присмотрелись к тележке и к сгорбленным фигурам, которые, сменяясь, дотащили ее сюда. Увидели сидящую к ним боком женщину, негнущуюся и застывшую, только губы ее шевелились.

На дороге что-то происходило. Смерть рыскала вокруг этих оборванных и измученных людей, под небом, отягченным окаменевшей яростью.

Они не предложили детям войти, но дали им больше, чем те осмелились бы попросить. Большие бурдюки с чистой водой, хлеб и даже маленькую фляжку водки и миндаль. А потом крестьяне проворно закрыли дверь, опасаясь впустить то, что горестно скиталось по дорогам.

Они смотрели из окон, как тележка странными рывками движется дальше. Перед их домом остановилась картина, из нее вышли живые существа, затем картина снова тронулась в путь. Художник, не дав ей высохнуть, провел по холсту рукой, сдвигая линии, смешивая формы, стирая краски. Само солнце, казалось, не могло проникнуть внутрь рамы.

Эти люди не шли, а плыли в частичном затмении где-то над дорогой. А за ними вихрем вились, рокотали слова и фразы.

Небо потемнело. Надвигалась гроза, а Фраскита и глазом не моргнула. Дорога, тишина и изломанная линия времени – ничто в сравнении с видениями ее помутившегося от боли рассудка.

Заклинание призывало предков в начертанную ее голосом пятиконечную звезду.

Все те женщины, которые до нее получали в наследство шкатулку и молитвы, спешили к ней, неся свою смерть, будто новое тело. Насильственная смерть, мучительная смерть, безболезненная смерть, спасительная смерть, долгожданная смерть, смерть, с которой смирились, смерть, против которой восстали, смерть, наводящая ужас, – каждая смерть ласково касалась горячего тела зовущей женщины. Толпа теней теснилась вокруг нее, пила ее жизнь, будто нектар, и каждый поцелуй дарил моей матери иную смерть. Она видела все ее чудовищные грани, проживала агонии, нападения, страхи. Мечущиеся руки внезапно умерших, навеки удивленных тем, что их больше нет, требовали вернуть им украденные жизни и отрывали от ее жизни по кусочку, чтобы проглотить его в темном уголке. Ее жизнь расползалась клочьями, ободранная, обглоданная, истрепанная ледяными поцелуями и ласками. Она барахталась в месиве страданий и страхов, моля, чтобы ей вернули дочь, застрявшую в складках потустороннего.

Но что могли теснившие ее со всех сторон умершие, что могли сделать для нее обреченные на вечную агонию, навеки захваченные шквалом своего последнего вздоха?

И тогда на краю образовавшегося круга Фраскита различила другие, светящиеся фигуры, наблюдавшие за ней издалека.

Смерть хранила свои тайны. Царство теней укрывало свой свет. Может быть, эти призраки должны были навеки проститься с живыми, чтобы обрести покой.

Она больше не сопротивлялась и отдала себя на все муки. Значит, такую цену она должна заплатить! Трупик Мартирио был прижат к ее груди. Смертельно бледная Фраскита смотрела на сонм мертвых. И в вихре теней Фраскита увидела, как девочка улыбается.

Внезапно дверь, открытая в потустороннее, закрылась и все исчезло.

Фраскита пришла в себя, словно поднялась наверх из колодца.

Она лежала в разрушенной башне. Анита, сидя на своей шкатулке, утирала ее пылающий лоб. Швея по-прежнему обнимала тело Мартирио. Но, несмотря на жар, она чувствовала, что плоть дочери теплая и что ее сердечко бьется под рукой.

Девочка мирно спала на животе у матери. Ей все удалось. Молитва, которую она произнесла, была утрачена на сто лет, но ее дочь жила. Смерть выпустила свою добычу, смерть уступила.

Фраските рассказали, что ее летаргический сон продолжался несколько дней. И что Сальвадор, Квинс и Луис все это время заботились о ее детях. Беглецам в конце концов удалось добраться до товарищей в горах Сьерра-Невады. Никто не посмел остановить окутанную тенями и ветром призрачную тележку, что двигалась на юг.

Сальвадор склонился над Фраскитой.

Лишь несколько тонких шрамов еще пересекали его лицо. Поначалу друзья в горах его не узнали и не поверили во всю эту историю, к тому же те двое, которых послал к ним Хуан с сообщением о победе над гражданской гвардией, и сами недоверчиво смотрели на новое лицо каталонца. К счастью, Квинс и Луис не изменились, и легенда, которая следовала за тележкой, в конце концов склонила чашу весов на их сторону. Говорили, будто целый батальон, преследуя каталонца, вошел в пещеры, да так оттуда и не вышел.

Отныне Сальвадор, человек с новым лицом, станет героем, мифической фигурой революции. Его имя волной прокатится по всей стране, от края до края.

– А теперь скажи мне, куда ты идешь с детьми и тележкой? – мягко спросил ее человек со сшитым лицом.