Сшитое сердце

– Тот, кто увидит твое знамя, больше не усомнится в завтрашнем дне, – прошептал революционер, лицо его сияло. – Мы сегодня же встанем под твой стяг. Мануэль жив, он дал нам знать, что офицер, который командовал солдатами, задохнувшимися в пещерах, сегодня днем пройдет с маленьким отрядом через ущелье де ла Крус. Мы устроим засаду в горах. Дождешься меня, не уйдешь до моего возвращения? Я хотел бы поговорить о нас, прежде чем ты продолжишь путь.

– Я дождусь тебя, – сказала моя мать и отошла.

Квинс пошел следом и, нагнав ее, дрожащим голосом прошептал:

– Скажи ему, чтобы не доверял этому сукину сыну, который однажды уже его продал! Скажи ему – может быть, к тебе он прислушается!

– Он верит в его любовь, Мануэль ему как сын. Почему ты думаешь, что он его предаст?

– Потому что он уже один раз это сделал. Потому что теперь его все ненавидят, и он знает, что ему больше нет места среди нас.

– Как можно упрекать человека, который заговорил под пыткой? Сальвадор знал, что бедный мальчик не выдержит.

– Вот только Сальвадор не хочет признавать, что Мануэля не пытали! Он выдал того, кто относился к нему как к сыну, в первую же минуту, обмочил штаны и выдал. Мануэля и пальцем не тронули, слышишь? И теперь он знает, что он – подлец и трус.

– Кто тебе все это рассказал?

– Так все говорят. Мануэль молод, он умеет читать, писать и драться. Он знает нас в лицо, знает наши привычки. Его выгодно было завербовать, они посулили ему золотые горы.

– Квинс, посмотри на меня. Если все говорят, что твой сын – подлец и трус, разве не попытаешься ты доказать обратное?

– У меня нет сына. Да и у Сальвадора тоже.

Незадолго до полудня вооруженный отряд направился к ущелью. Квинс был среди бойцов, он не хотел, чтобы Сальвадор один нес свое знамя.

Фраскита смотрела им вслед, конным и пешим. Краски развернутого стяга трепетали над улыбающимся любимым лицом. Она приставила ладонь ко лбу, чтобы осеннее солнце не слепило глаза и она могла проводить взглядом уходящего человека.

Но как только маленький отряд скрылся из глаз и под бескрайней синевой неба от него не осталось даже крохотной точки, Мартирио вывела швею из задумчивости, тихонько погладив другую ее руку.

– Мама, красивая девушка, которая вышивала рядом с тобой, только что со мной простилась, – прошептала девочка.

– Что за девушка? – удивилась Фраскита.

– Та, что вела твою руку над пяльцами. Она сказала мне, что ты ничего не сможешь для него сделать. Что ты должна приготовиться.

– Не понимаю.

– Мама, Сальвадор умрет.

Фраскита ни на миг не усомнилась в словах дочери. Она кинулась умолять, чтобы послали кого-нибудь нагнать и предостеречь каталонца. Оставшиеся в лагере анархисты повиновались, они не были глухи к предчувствиям. Их последний конь, когда его попытались оседлать, стал вращать глазами и отчаянно хрипеть. Гонцу пришлось идти пешком. Он опоздал. Солдаты устроили западню, и уцелел только Квинс. Ему удалось привезти в лагерь изрешеченное пулями тело Сальвадора, завернутое в знамя.

Вышитый стяг расстелили на земле и положили на него тело человека-легенды.

Смерть невидимо для всех таилась в полотне, но теперь ее очертили раны Сальвадора. Его кровь заполнила пустые участки, оставленные швеей пробелы, и появился новый рисунок: юная и гордая красавица с косой в руке, а у ее ног – мужская голова, отрубленная, лицо нетронуто, глаза сияют, улыбка прекрасна. Такое лицо было у Сальвадора до ножа палача, до игл моей матери. Лицо, которое любила смерть.

– Так ты знала, что он умрет, и ничего не сказала, – прошептал Квинс, поворачиваясь к моей матери.

– Я вышивала вслепую, повинуясь его желанию найти самое верное изображение, – ответила Фраскита, с удивлением глядя на прежнее, позабытое ею лицо. – Я ничего не знала. Его кровь дорисовала остальное.

– Сама смерть доказала нам, что ты искусная вышивальщица! Вы вдвоем работали над этим полотном. Она подсказывала тебе рисунок, который хотела залить кровью. Живопись иглой и ножом.

Фраскита молчала, стоя перед окровавленным телом того, кто несколько минут назад был воплощением ее будущего. Квинс возмутился:

– Чего ты ждешь, почему не молишься за него, как делала, когда умерла твоя дочь? Соверши уже свое чудо! – орал он и тряс мою мать.

Швея опустилась на колени рядом с телом каталонца. Она не молилась, ни одно слово не слетело с ее губ. Квинс ждал.

Но ничего не произошло. Смерть сопротивлялась.

Фраскита так долго оставалась рядом с телом, что увидела, как оно понемногу меняет цвет. Ей приносили еду и питье. Солнце описывало свои круги в небесной синеве. Луна каждую ночь прибавлялась. Ветер становился холоднее. Но ни одно слово так и не проросло в неподвижной женщине.

Другие приходили проститься. Квинс в конце концов утратил веру. Он пытался поднять Фраскиту. Сначала ласково, как утешают вдову, брошенную возлюбленную, потом, рассердившись, грубо схватил ее, потом взмолился. Наконец, отчаявшись, ушел и он, пообещав детям, что вернется.

Дети старались выжить в покинутом лагере. Небо оставалось ясным, но холод крепчал, и они укрыли мать одним из подаренных анархистами одеял.