Стая

И так тоскливо и пусто ему стало, он и сам не понимал почему. Как будто бы взгляд ненастоящего волка медленно дух из него пил. Точно упырь.

«Волкодлак», – мелькнуло у него в голове слово.

О Волкодлаке в деревне многие говорили. Это была местная страшная сказка. Даже лишенная воображения его мать иногда пугала своих сыновей Волкодлаком: «Не ходите в лес к закату, Волкодлак на кусочки порвет!», «Намедни Волкодлак близко к деревне подобрался… Манька его в тумане разглядела. Чуть богу душу от страха не отдала. Не к добру это, смерть за ним по пятам идет. Он смерть к дому приводит!»

Когда Федя был совсем маленьким, ему нравилось слушать сказки о Волкодлаке. Это приятно будоражило нервы, давало живые яркие впечатления, которых ему так не хватало, возбуждало сложносочиненные сны. Иногда он и вовсе не мог уснуть – вертелся на своей лавке, укрывшись с головой пропахшим костром отцовским тулупом. И все ему мерещилось, что за стеною кто-то мягко крадется на поросших шерстью когтистых лапах.

Это Волкодлак за ним пришел. Почуял страх и пришел.

Бабка из соседнего дома, старая Клавдия Ивановна, говорила: «Упыри на страх детский ходють, как на огонек купальский! Как почують страх, так и идуть. Страх детский в темноте светится. Я сама видала!» – рассказ всегда сопровождался скрипучим хохотом, похожим на пение несмазанных дверных петель. Федор Клавдию Ивановну побаивался, потому что она и сама была похожа на упыря – вся какая-то желто-серая, с беззубой расщелиной рта и белыми глазами без зрачков.

Иногда Федор даже будто бы чувствовал на своем лице его смрадное горячее дыхание. В моменты он не выдерживал, с криком вскакивал с лавки и бежал к печи, на которой спала его мать. «Мамка, мамка, просыпайся, Волкодлак за мной пришел!»

Начинали плакать разбуженные младшие братья, в соседней комнате кряхтел, переворачиваясь, отец. Такая его выходка неизменно оканчивалась трепкой. Мать тяжело сползала с печи, наотмашь била его ладонью по уху, а потом еще и гонялась за ним по дому, вооружившись дырявым валенком. «Что удумал, маленький паршивец! Волкодлак! Меня ты бояться должен, малой! Не Волкодлака, а меня!»

Федор всегда знал, что так все и будет, но все равно бежал искать защиты, потому что материнские тумаки и крики все равно были лучше, чем тягостное ожидание Волкодлака. Убегая от матери по дому, он хотя бы чувствовал себя живым. А когда лежал в тишине и темноте, прислушиваясь к еле слышным шагам, он был будто бы наполовину мертвецом. Как будто бы его уже приговорили и похоронили.

Увидев волчий оскал на иконе, Федор ахнул – да это ведь тот самый Волкодлак!

Перед смертью отец с Федором попрощался. С ним одним. Однажды ранним утром отозвал его в сторонку и серьезно сказал: «Теперь Хранителем будешь ты. Настало мое время, я должен вас оставить».

Федор сначала и не понял, что он имеет в виду.

– Оставить? Ты уезжаешь?

– Уезжаю, сынок, – красноватые глаза отца слезились. – Надолго уезжаю. Далеко. Но возможно, мы еще с тобою увидимся. Хотя я надеюсь, что нет.

Это были странные, страшные и обидные слова. Федор никогда не был близок с отцом, но в тот момент комок к горлу подступил – как же это так, чем же это он заслужил такое.

Отец, конечно, заметил. Усмехнулся тихо, потрепал его по растрепанным вихрам. Как когда-то в детстве. Хотя Федор давно был уже не мальчишкой, а молодым мужчиной.

– Ты все поймешь скоро, сынок. Только матери ничего не говори. И братьям не говори тоже.

– Как же так… Ты уедешь в город, а нашим даже не скажешь ничего? Разве так делается?

– Ты все поймешь, – повторил отец. – Одному тебе я доверил свой самый главный секрет. Один ты хранишь мое… самое главное. С одним тобою и прощаюсь.

– А как же…

– Да, про иконку, – перебил старик. – Ты ее храни и никому в руки не давай. Как я делал. Но два раза в месяц, на полную луну и на темную, убедись, что ты в комнате один, зажги свечку, разверни тряпочку и поговори с иконой.

– Как это? С деревяшкой говорить? Отец, я же тебе не дремучий старик. Я вообще ни во что такое не верю.

– Понимаю, – тихо рассмеялся в неопрятную клочкастую бороду отец. – Ты просто попробуй. Начни говорить, как будто бы в игру играешь. А дальше сам увидишь, что будет… пообещай мне.

И Федору пришлось пробубнить, что он обещает.

– И еще одно. Настанет день, и эта икона приведет в твою жизнь и других людей… Не стоит об этом слишком много думать – просто знай, что будет так. Однажды их позовут, и они придут к тебе. Может быть, через много лет. И тогда ты, сынок, уж не прогони их.

Федор потрясенно молчал. Только в тот момент ему в голову пришла мысль, что отец, возможно, сошел с ума и не ведает, о чем говорит. Какая-то странная поездка, «надеюсь, мы больше никогда не увидимся», «разговаривай с иконой»…

– Ладно, сынок. Мне пора. Давай обниму тебя. Я семьдесят лет был Хранителем. А сегодня Хранителем станешь ты. И будешь им до самой своей смерти. Для тебя сейчас это слово ничего не значит. Но пройдет время, и ты сам все поймешь.