Стая

В первый момент мужчина поперхнулся невкусным, слишком слабо заваренным чаем. «Откуда он знает? Как он догадался?» Но потом все-таки взял себя в руки. Улыбнулся даже – пытался выглядеть спокойным и легкомысленным.

– Что ты глупости говоришь? Я тебя лучше научу не получать больше трояков по геометрии.

– Не ври мне, – сын на улыбку не ответил. – Ты же сам говорил, что самое дурное – врать тем, кто тебя любит.

– Разве я похож на волка?

– Нет, – опустил глаза мальчик. – Только вот я слышал…

– Да тебе просто приснилось! Нервные дни были. Ты уж прости нас… меня. За то, что на твою голову вся эта дрянь свалилась.

– Ничего мне не приснилось! – Его голос обиженно зазвенел. – Я же не сумасшедший. И потом, мама это с подругой своей, тетей Сашей, обсуждала, когда ты уже ушел.

Отец настороженно нахмурился, нервным движением отодвинул от себя чашку. С одной стороны, чисто по-человечески он мог понять желание уже почти бывшей жены поделиться с кем-то чудом, свидетелем которого она стала. Мрачным чудом. Чудом, которое сломало ее налаженную уютную жизнь. Но все-таки чудом. С другой – ну разве можно быть такой болтливой, ну разве трудно понять, что информация, случайно к ней попавшая, опасна? Да черт с ней, с его собственной жизнью – в последние месяцы он как будто бы уже однажды умер, а потом родился вновь, родился кем-то другим. Он не просто верил, он ЗНАЛ, что там, за всеми возможными пределами, ничего не заканчивается. Но она сама… Но маленький сын.

Мужчина вдохнул поглубже – он не мог себе позволить потерять лицо. Он знал, что состояние тела влияет на сознание. И бесхитростными способами, вроде глубокого старательного и осмысленного дыхания можно в считаные минуты успокоиться – даже в те моменты, когда от обиды или ярости ты по стенам бегать готов, как карикатура на шаолиньского монаха.

– И что она говорила тете Саше?

Сын помолчал, насупился – в этот момент он казался совсем ребенком. Пробивающаяся щетина, какой-то модный инди-рок в наушниках, статусы с потугой на философию в социальных сетях – и эти обиженно надутые губы, и проступивший нервный румянец, и уткнувшийся в неуместную на обшарпанной кухне новенькую скатерть взгляд.

– Она говорила, что ты съел живую курицу, – почти шепотом сказал он. – Она сама видела. Проснулась от какой-то возни, вышла в кухню, а там – курица бегает. И ты… Как зверь. Она рассказывала, что очень испугалась. Ты был чужим и… Зверь, – повторил он, совсем скуксившись.

– Может быть, и у нее был ночной кошмар? – жалкая, жалкая, очень жалкая попытка спасти ситуацию.

Сын даже не ответил ничего – просто поднял взгляд, и мужчине стало стыдно за то, что он вынужден врать.

– Ты сидел на кухонном столе… А потом прыгнул. Прыгнул на нее. И оторвал ей голову – руками.

«Сука болтливая», – мужчина сжал кулаки.

– Сынок, маме просто показалось, – беспомощно повторил он.

Мальчик обиженно ссутулился. Отец придвинул к нему тарелку с тортом.

– Вот, ты лучше поешь. Может, в кино потом сходим?

Разговор не клеился. Мужчина чувствовал себя предателем, и в тот момент ненавидел все – и женщину, которая неосмотрительно выдавала всем подряд его секреты, и себя самого, не нашедшего правильных слов и вынужденного лгать в глаза собственному сыну, и свою жизнь, которая в считаные месяцы превратилась в черт знает что, и то фатальное знакомство, которое началось просто как занятный разговор, а в итоге привело его в лабиринт Минотавра, откуда смертным выхода нет.

Семенов неделями шел по следу, вся его жизнь, каждая мысль, каждое деяние были посвящены только одному – найти тех, кто обратил его единственную дочь в полуживотное. Найти, заставить их запустить обратный процесс, а потом покарать, расправиться с ними. Это стало смыслом его жизни. Заставляло его держаться – поддерживать на плаву тело едой и физическими упражнениями, работать и два раза в месяц появляться в бухгалтерии за деньгами, посещать парикмахера и гладить рубашки по утрам. Вежливо здороваться со знакомыми, поддерживать бессмысленные разговоры.

Он часто вспоминал тот день, когда обнаружил новую, страшную Алену.

Справили поминки по жене – сорок дней, и в ту же ночь дочь ушла из дома. Тихо и по-английски, без вещей. Он помнил, как это было и ничуть не насторожился. Молодая девица, в прошлом общительная, легко обрастающая друзьями, в былые дни часто покидала дом поздним вечером. Она была достаточно осмотрительна, чтобы за нее не волноваться. Как правило, шла полуночничать к одной из многочисленных подруг. В тот вечер они столкнулись в прихожей – Алена шнуровала кроссовки. Свежевымытые блестящие волосы раскиданы по плечам, чисто умытое лицо, джинсы и простая белая футболка. Он обратил внимание, что сумку дочь не взяла, и сам сделал вывод, что направляется она в соседний подъезд к бывшей однокласснице Ниночке. Сам же и подкинул ей версию: «Ты к Нине что ли?». Дочь кивнула. Поцеловала его на прощание – как-то быстро, по-птичьи. И ушла.

Заволновался он только следующим вечером. Позвонил той самой Нине.

– Не засиделась у вас моя Аленка?

Девушка удивилась.