Стая

– Да я Алену уже несколько месяцев не видела. Она как-то резко бросила со мною общаться. Я еще думала позвонить ей – вдруг обиделась на что-то, а я и не поняла.

Неприятный колючий холодок пробежал вверх по спине. Слишком свежи были воспоминания о жене, которая вот так же ушла, никем не замеченная, о которой тоже никто долго не волновался. Начал расспрашивать Нину, но та ничего не знала ни о новой Аленкиной жизни, ни о новых ее знакомствах. Выходит, дочь соврала намеренно. Хотела что-то скрыть. И это было странно, потому что Алену никогда не воспитывали в строгости. Нельзя сказать, чтобы им с женой нравились все ее друзья, но они всегда давали дочери право на самостоятельную ошибку. Семенов верил, что ошибка – важная часть обучения. Не вырастет хорошего игрока из того, кого всю жизнь держали под хрустальным куполом, оберегая от невзгод.

Он заметался по квартире – собственная беспомощность казалась стальной клеткой. И зацепки нигде не найдешь – даже записной книжки у дочери не было.

И когда позвонила соседка, сердце у него сжалось в крохотную пульсирующую точку. Воображение подкинуло образ Алены в гробу – бледная, щеки впали, губы неуместно подкрашены гримером, волосы убраны под светлый платок. Как наяву увидел, даже трубку телефонную выронил из рук.

– Вы только сильно не волнуйтесь… – мямлила женщина. – Я даже не уверена, что это была Алена, но…

– Рассказывайте быстрее! – потребовал Семенов.

– Я в парк по утрам бегать иногда хожу… Врач посоветовал, чтобы давление поднять. И вот сегодня вышла пораньше. Бегу тихонечко по дорожке, и вдруг кусты совсем рядом зашевелились… Я подумала, лось. Сердце в пятки ушло. Зачем-то пошла вперед. Кусты руками раздвинула, а там – девушка. Мне показалось – Алена ваша. Футболка белая, джинсы, ноги босые. Волосы распущенные и лицо закрывают. Просто стоит на четвереньках, раскачивается. Я решила, что она пьяна, плохо ей. Руку протянула, по волосам погладила, позвала ее: «Аленушка?» И тут она лицо на меня подняла – я так и отшатнулась. Глаза-то мутные какие! Черные как угли! И рот весь в крови. Губы кровью перепачканы, как будто бы мясо сырое ела. У меня ноги подкосились. Я ей говорю: «Аленушка, ты ранена, что ли? Давай врача позову!» А она вдруг как зверь оскалилась и дернулась ко мне. За руку укусить хотела! Тут уж я побежала. Никогда так быстро не бегала, только дома успокоилась… А потом уже засомневалась – Алена это была или нет…

Как трудно было Семенову оставаться спокойным. Но что-то внутри него подсказывало: нельзя открывать этой дворовой сплетнице все карты.

– Спасибо вам, Зинаида Андреевна, – после глубоко вдоха сказал он. – Думаю, это все-таки не моя дочь. Алена дома ночевала, а утром на курсы английского пошла, я сам ее провожал. Но я в лес схожу, проверю все и отзвоню вам, договорились?

К лесу подъехал на машине. В голове роились догадки, обрывки информации сплетались в единую нить. Наташа, которая была домоседкой и вдруг полюбила лес. Странный рисунок с оскалившимся волком, которым она так дорожила. Художественной ценности – ноль, но Наталья носилась с ним как с оригиналом Айвазовского. Алена, которая еще в подростковом возрасте отдалила родителей и гордилась независимостью, но в последние месяцы ни с того ни с сего сблизилась с мамой. Повсюду за Натальей ходила. И несколько раз они к ночи уходили куда-то – мол, мы к знакомым чайку попить, а потом возвращались на рассвете, и он замечал на их ботинках засохшую хвою и прилипший мох. Аленино лицо, когда ей сообщили о смерти матери. Ни удивления, ни тоски – спокойное принятие. Он тогда подумал, что это защитная реакция. А теперь вспоминал – а ведь дочь как будто бы заранее знала. Как будто бы Наташа была кем-то приговорена, и дочь была посвящена в тонкости этой истории и считала ее справедливой. Прекратившиеся телефонные звонки. Раньше дочери постоянно звонили друзья, но несколько месяцев назад как отрезало – телефон в их доме замолчал. Ни один из этих фактов по отдельности не значил ровным счетом ничего, но вместе они связывались в какую-то страшную картину. Семенов уже начал подумывать о секте, в которую затянули его семью, – и как впоследствии выяснилось, оказался не так далек от истины.

Алена нашлась на том же месте, где и бросила ее соседка. В тех же самых кустах. Девушка стояла на четвереньках, взглядом уткнувшись в размытую ночным дождем землю под ногами. Вся ее одежда была в грязи и тине, волосы свалялись, и она издавала какие-то странные звуки – не то хриплое дыхание, не то тихий рык. Почуяла, как Семенов подошел, вскинула голову и повела носом, как собака. Но атаковать не стала – может быть, смутил родной запах отца, а может быть, просто была слишком вымотана – кто знает, что ей пришлось пережить минувшей ночью. На ее губах была запекшаяся кровь.