Стая

Мы заказали по тарелке рыбного супа и три кофе. Но аппетита ни у кого не было, да и выбранное кафе не располагало к уютной трапезе. Грязная посуда, в засохших сероватых каплях жира, паутина на потолке, затхлый запах помещения, которое редко проветривается, на стеклянной витрине – обветренные засохшие яйца под шапочкой пожелтевшего майонеза.

– Тебе в любом случае уцелеть будет трудно, – сказал Семенов. – ты сам сказал, что от них целыми не уходят. А тут ты хотя бы получишь документы и деньги. Дальше от тебя зависит – сможешь раствориться в городе, останешься жив.

Я видел, как под столом Семенов сжимает кулаки, и был благодарен ему за то, что он невероятными усилиями остается сдержанным.

– Ну да, ну да, – мелко закивал Петр. – Вы не смотрите, что я такой… Не сплю совсем, не ем почти, постарел на двадцать лет за месяц. С тех пор, как решил… А вообще я мастер спорта по легкой атлетике, у меня две золотые медали…

Поверить в это, глядя на жалкого субтильного Петра, было трудно. И дело даже не в физической форме, а в полном отсутствии энергии. Профессиональный спорт на всю жизнь дает энергетику победы. Это и словами описать трудно, потому что состояние такое соткано из десятков деталей – и осанка, и походка, и поворот головы, и взгляд. А Петр сутулился, отводил глаза, ковырял заусенцы и бессмысленно перемешивал засаленной алюминиевой ложкой остывший суп.

– Просто расскажите по порядку, – я старался говорить как можно более ласково. – Терять вам уже нечего. Если за вами следит кто-то из них, уже известно, что вы встречаетесь с чужаками. И уже не важно, расскажете вы что-то или сбежите в последний момент. Но вы можете помочь человеку. Молодой девушке, у которой вся жизнь впереди и которая попала в беду.

– Понимаю, понимаю, – закусил губу Петр. – Я эту девушку, Алену, хорошо помню. Она была последней, кого в Стаю приняли. Все наши были еще очень против ее появления.

– Почему? – насторожился Семенов.

– Потому что все мы прошли длинный путь, прежде чем нас допустили к секретам. К нам долго присматривались, нас проверяли, а она… Она просто появилась как из ниоткуда. И сразу стала своей.

– Так ведь ее мать была в Стае, – возразил я. – Может быть, дело в этом?

– Нет, – уверенно ответил Петр. – Когда я только попал к ним, у меня тоже была семья… Жена и сын, тринадцать лет ему. И моя жена понимала, что со мною что-то важное происходит. Поддерживала меня и тоже хотела к этому прикоснуться. Жизнь в Стае очень меняет тебя. И сначала ты получаешь многое – энергию, уверенность… Я стал другим человеком. У меня даже голос изменился, даже интонация, все само собою… Вы не смотрите на меня сейчас, все это в прошлом, – Петр едва не плакал.

– Продолжайте! – Я видел, что этот человек нуждается в постоянной поддержке и одобрении. Из него как будто бы стержень внутренний вынули, и он обмяк, превратился в скопление бесполезных разрозненных убеждений и воспоминаний.

– Жене я врал, что хожу в закрытый йога-клуб. И она очень хотела тоже туда попасть. И я однажды подъехал с разговором к нашему главному. Федором его зовут. Принес фотографию жены, приготовился ее представить… Она ведь тоже непростая у меня. У нее бы получилось. Но он едва услышал мою просьбу, как сразу перебил: «Нет! Не смей даже думать об этом!» И разговор закончился. Не принято у нас Федору перечить… Так что с этой Аленой другое было… Не знаю, почему она так быстро пробилась к нам.

– Как же вы сами попали в Стаю?

– Не так давно и случилось, а мне кажется, уже вечность прошла… Они как-то время менять умеют. Попадаешь к ним – и как будто время перестает существовать для тебя.

– По существу, пожалуйста, – не выдержал Семенов, и под столом я незаметно пнул его ногой.

– Я читать всегда любил. Денег у меня не было, а развлекаться как-то надо… И была у меня привычка – после работы, в любую погоду, я шел в парк и садился на лавочку с книгой. И в дождь сидел, и в снег, и в мороз лютый. Это была моя отдушина. И книги все были у меня специфические, непростые. О смысле жизни. В библиотеке районной брал их. Каждую неделю – новая книга. И Ницше читал, и Плотина, и Платона, и Шопенгауэра, и Алистера Кроули, и Тибетскую книгу мертвых, и Моуди… И вот как-то раз я заметил, что на соседней лавочке все время один и тот же человек сидит. Да наблюдает за мною исподтишка. Ничем не примечательный, довольно уже пожилой. Спина прямая, как аршин проглотил… Один день вижу его, второй, следующий. Все время он в темное был одет. И не по погоде – как будто бы холод был ему неведом. Февраль на дворе, а он без шапки и в куртке лёгонькой. И однажды я не выдержал и от скуки подошел к нему. Спросил, почему он за мною наблюдает, что во мне такого особенного. А он рассмеялся и сказал, что я сам не понимаю, насколько много во мне особенного. Представился Федором.

– И сразу позвал в Стаю? – У Семенова от волнения перехватило дыхание.