Стая

Полосатик изрядно проголодался, потому что, начав песню, он уже не делал перерывов на еду. Дважды исполнив всю композицию, он ослабел от голода и отчаянно хотел покинуть этот мрачный край смерти и воспоминаний. В ежегодном плавании по океанскому кругу ему попадалось все больше сетей; соответственно и трупов в них становилось все больше. В сети попадали не только киты. В них оказывались даже мигрирующие акулы, они так и висели в сетях неподвижными бревнами. Шли годы, но Полосатик не мог и не хотел привыкать к боли и страданиям. Они только укрепляли его решимость. Каждая новая смерть причиняла ему боль, каждая потраченная впустую жизнь имела значение, и он пел на последнем дыхании, пытаясь защитить свой народ. Голод напомнил ему, что он все еще жив и напрасно потворствует одиночеству. Вот оно и взяло над ним верх.

У него больше не было сил сдерживать собственное горе. Мир переполняла боль, и он не знал, что еще может сделать. Только петь свою песню. И хоть бы знать, что кто-нибудь ее слышит. Но пока он плывет, одиночество не так сильно одолевает его, а пока он поет, он думает о своих родичах, которым, может быть, поможет его песня-предупреждение. Может, он потому и один, что песня удалась и все разбежались. Он хотел так думать, но иногда, когда уставал, начинал опасаться, что одиночество сведет его с ума. Горбач страстно хотел пообщаться хоть с кем-нибудь из своих, хотел, чтобы его узнавали, хотел путешествовать, петь, играть и есть, а больше всего – спать с кем-то близким. Он очень хотел стать членом семьи, так хотел, что это желание иногда заставляло его умолкать посреди песни. Это желание становилось все неотвязнее, как стук собственного сердца, и в конце концов он вознамерился включить в песню и его.

Подумав, кит решил, что выразит это паузой, моментом тишины, совершенно неожиданным среди криков и гула, зато созвучным любви, силе и боли его огромного духа. Сам океан надоумил его преобразить песню. Мало предупреждать об опасностях – он сам, именно он лично, должен свидетельствовать о них. Поначалу задача показалась ему невыполнимой, но потом он понял, что в тишине есть свои волны, как и в звуке. Молчали сети и молчали погибшие в них. А потом вновь звучала песня, и тогда предостережения становились более весомыми и лучше передавали его ярость. Диапазон звучания становился шире, и хотя никто по-прежнему не отвечал ему, ни один самец, как бы далеко он ни был, ни одна самка, обещающая блаженство одним своим присутствием, кит нашел в своей работе новый смысл. Он решил задержаться возле небольшого архипелага, расположенного посреди певчих троп. Это вовсе не означало отказа от миссии или конца путешествия. Он просто захотел отдохнуть здесь, поскольку в архипелаге обитали две стаи дельфинов, а они все-таки родичи, хотя и отдаленные. Хоть какая-то видимость семьи…

Он уже почти дошел до конца второй полной версии песни, когда ус с одной стороны его морды дрогнул. Приближалось что-то… или кто-то? Не прерывая песни, горбач повернулся. Прямо на него несся один-единственный дельфин-афалина. Полосатик посторонился, иначе странный дельфин мог бы врезаться ему в бок и повредить себе что-нибудь. Но тот притормозил и проплыл вдоль большого китового тела, бешено извиваясь и щелкая, как безумный. Кит много странствовал, но этих звуков не понял.

Что скрывать, Полосатик даже рад был прервать на время свою песнь, чтобы рассмотреть дельфина получше. Самец, один, без стаи, большой и сильный. И тут кит заметил страшные раны на его теле. И сразу стали понятны тревожные вибрации в голосе одинокого скитальца. Он явно пытался что-то сообщить, но кит ощущал только гневные интонации. И в этот момент дельфин рванулся вперед и протаранил его. Полосатик чуть не рассмеялся, но тут же сообразил, что дельфин в беде, и притом в большой. Им владел ужас. Кажется, он потерял рассудок.