Гримнир чуял подвох. Она хотела сделать из него ручного зверька, а тот белокожий, которого он прикончил, был ей дорог, в этом он не сомневался; зачем же встречаться с его убийцей, как не для мести? Но, может быть, ему и удастся извлечь из этого выгоду. Ему нужно было узнать, что замышляет Полудан, выяснить, что на уме у этого клятого мелкого тупицы. Чтобы обернуть это в свою пользу. А кто надежнее воткнет ему нож в спину, как не его жалкая потаскушка?
– Передай ей: в полночь. У Черного камня. И скажи, чтоб пришла одна.
– Ничем не поклянусь! – расхохотался Гримнир. – Она разве давала мне клятву, а, птаха? То-то… не давала! Если она не способна уберечь свою шкуру, то на что она нужна? Скажи своей дочери королей, чтобы пришла в полночь к камню, если хочет договориться!
Ни проронив ни слова больше, ворон взмахнул сильными крыльями и взмыл в ночное небо, снова оставив Гримнира одного. Он обернулся и посмотрел на стены Дублина, на мерцавшие с укреплений и земляных валов факелы и крыши цвета крови; он усмехнулся. Сучка была храбра, в этом ей не откажешь. На переговоры его зовет? Для этого нужно иметь яйца покрепче, чем у многих мужчин. Но не врет ли она? В этом Гримнир был готов ей и отказать. Сучке Полудана-то.
Гримнир углубился в темнеющий лес и поднялся на вершину Каррай Ду. Здесь, в тени Черного камня, он расставит силки на Дублинскую ведьму…
Глава 26
Ирландское войско встало лагерем в Килмейнхеме, где еще дымилась на крышах солома, а от камней шло тепло сотни пожаров, бушевавших после набега. И из ее пепла тотчас же восстала, словно сказочный феникс, другая деревня, больше и гораздо пестрее прежней. На кривых улочках поставили палатки; некоторые – просто растянутые над тремя кольями плащи, а другие – роскошные шатры из вышитой сарацинским узором разноцветной ткани, привезенной с загадочного Востока, купленной на рынке в Хлимреке или самом Дублине.
Хоть все они и собрались под общим знаменем, каждый ставил палатку рядом с братьями по крови и клану; в центре таких тканевых кварталов горело пламя костров. Быстро отужинав вместе со своими солдатами и назначив в неверном свете пламени караульных, вожди и капитаны поплелись по длинному склону к облюбовавшему разрушенный монастырь Бриану мак Кеннетигу – на поклон к верховному королю Эриу.
Внутренний двор освещали факелы. Триста лет монастырь нес свою вахту, наблюдая с гребня горы за бурными водами реки Лиффи, и эти столетия не прошли для него даром. Почерневшие от давнего пожара камни густо поросли мхом; лишенный крыши, открытый всем ветрам монастырь – названный в честь Святого Майнэнна – миновала незавидная участь насеста для птичьих стай или коровьего пастбища: сквозь его растрескавшуюся брусчатку смогли пробиться лишь пучки сорняков. Вместо этого его стены превратились в мозаику из выведенных язычниками рун, пиктограмм и похабных рисунков.
Снаружи, сидя под навесом из добротной ткани, вершил правосудие король Бриан. Хотя ему уже минуло семьдесят, а его волосы и борода посеребрило время, Бриан все равно внушал страх: тень прожитых лет не погасила горящее в глазах опасное пламя и не сломила сталь, звучащую в его речах. Он слушал отчеты своих капитанов из Мюнстера и Коннахта, к которым пришли на подмогу боевые отряды галлогласов из Альбы, что за Ирландским морем, и облаченные в кольчуги даны Хлимрека, недавно обращенные в христианство. Возглавлял совет его старший сын и наследник, Мурроу мак Бриан. Как и отец, он внушал страх – поджарый и крепкий, с серебром в черных волосах и боевыми отметинами на суровом лице. Под накинутым на плечи плащом скрывалась кольчуга, выкованная в традициях королевства Дал Каш.
– Я отдал приказ, Мурроу, – сказал Бриан. – Кто его ослушался? На чьи плечи легло бремя вести за собой авангард?
Принц обернулся и кивнул на стоявшего среди капитанов Коннахта Кормака О’Руэрка.
– Эта честь выпала мне, сир, – выступил вперед Кормак. По счастью, ни движения, ни выражение лица не выдавали его волнения. – Я вел Уи Руэрков из Лох-Гилла впереди основного войска. И это мы прогнали захватчиков с этой земли.
– Это мой сын не смог донести до тебя мое пожелание?
О’Руэрк покосился на Мурроу, почерневшего от злости.
– Именем Господа, отвечай!
– Нет, сир.
– Тогда скажи мне, керн: по какому праву ты решил, что можешь идти против воли своего короля? – зарычал Бриан. Назвав его «керном», именем простого воина, он унизил достоинство О’Руэрка в глазах других капитанов; услышав это оскорбление, тот залился краской. – Я спускаю вам грабеж, раз уж все, чем владеют эти иноземцы, было отнято у нашего народа, – но я не терплю бойни…